article image

Неисчезающие в полдень тени и снова вечный зов…

«Алейников приподнял голову на онемевшей шее, потёр пальцами по привычке шрам на щеке. Потом медленно повернулся к Ивану, оглядел его так, будто видел впервые. Иван даже сказал невольно:
- Чего это ты ещё?!
- Зачем? - переспросил Алейников. - Посмотреть на вас да сравнить…
- Чего? С чем?
Уголки рта Алейникова шевельнулись, в выражении лица проступило что-то жёсткое, беспощадное.
- Тебя - с братом твоим Фёдором. А сына - с отцом, значит.
- Как это сравнить? - проговорил Иван, ни о чём не догадываясь, ещё ничего не зная. - Он, Федька, из дома на фронт был взятый прошлой зимой. Погоди, неужели он… тоже здесь?!
- Нет, не здесь. Но и недалеко. Он у немцев карателем служит.
Ещё не замолкли эти слова, а Иван, будто подкинутый страшной силой, вскочил, попятился от Алейникова, хватаясь, чтоб не упасть, за вершинки и ветки молодых берёзок, ломая и обрывая их. Его щёки, только что очищенные от многодневной щетины, рыхло дёргались, глаза делались всё больше.
Наконец верхушки каких-то двух молоденьких, всего на метр от земли, берёзок, за которые Иван ухватился, не оборвались, выдержали, и он остановился.
- Ты… Да ты… чего?! - вытолкнул он одеревенелым языком несколько звуков. Слова были тихими, бессильными, лишь глаза Ивана кричали дико и протестующе. - Фёдор? Федька?!
- Ага, Фёдор.
Иван постоял, качаясь, будто и в самом деле был пьян, всё держась обеими руками за верхушки берёзок. Потом отпустил их, пошёл, как слепой, вперёд. Очутившись возле Алейникова, немного ещё постоял безмолвно, как столб.
- Врёшь… врёшь ты?! - хрипло, без голоса, произнёс он.
Алейников на это ничего не ответил.
Ноги Ивана больше не держали, подломились, он сел почти на прежнее место, стиснул голову руками.
Так, скрючившись, выгнув обтянутую белёсой, только что выстиранной гимнастёркой спину, Иван посидел минуты две. По-прежнему доносились с опушки голоса танкистов, резкий стук кувалды об железо… Потом где-то над головами, в расплавленной солнцем вышине, свободной здесь от дыма и гари, зазвенел, запел жаворонок.
Иван не слышал ни человеческих голосов, ни металлического лязга, но переливчатая, негромкая птичья песня разрезала застывшее сознание, он оторвал прилипшие к голове ладони, поглядел сперва вверх, потом на Алейникова. И Яков, ждавший этого взгляда, всё равно поразился той перемене, которая за эти короткие минуты произошла с Иваном. Лицо его, серое и бескровное, будто усохло, сразу похудело, глаза куда-то провалились, в них не было теперь ни боли, ни страха, ни изумления - ничего живого.
- Так… - промолвил он посиневшими губами. - Так он, видно, и должен был… кончить, Федька-то… Слава богу, что Сёмка…
Трясущимися руками он опять вынул кисет, от сложенной в маленькую гармошку газеты оторвал клочок и, просыпая на колени махорку, стал вертеть самокрутку, но бумага порвалась. Яков достал пачку "Беломора", молча протянул ему, но Иван только махнул рукой, оторвал ещё полоску газеты.
- Ах, Яков, Яков… - произнёс он с тоской и болью, вздохнув. И с этим вздохом будто вогнал внутрь себя остатки сомнений в происшедшем с Фёдором, растерянности и изумления, вызванных сообщением Алейникова. Пальцы рук его перестали дрожать. - Получаются куролесы в жизни-то людской. Всё криво, криво, а потом и вовсе в сторону. Как же так, а, Яков Николаевич?
Алейников попыхал папиросой, окурок щелчком отбросил в траву.
- Получаются, - сказал он угрюмо. Глядя куда-то вбок, усмехнулся и продолжал вяло и не очень понятно: - Человек, он вообще… Пока учится ходить, шатает его с одного бока на другой. А научился - и пошёл, пошёл, верно, в сторону. Каждый в свою. А куда? Правильный ли путь-то взял?
- Это ты мою жизнь имеешь в виду?
- Да хоть твою, - проговорил Алейников. - Хоть мою, хоть брата твоего Фёдора. Любого человека».

(Анатолий Иванов, «Вечный зов»)


…В читающем СССР тома Анатолия Иванова в обязательном порядке украшали книжные полки в доме каждого уважающего себя гражданина. А в некоторых домах, если потянуть с полки указательным пальцем за красный или зеленый корешок том «Вечного зова», можно было извлечь стоящую меж книг сувенирную фляжку, с удивительной точностью стилизованную под книгу: умельцы, мастерившие из «нержавейки» такие сосуды для алкоголя (иногда – шкатулки для денег), юмора ради предпочитали использовать именно обложку знаменитого романа Героя Социалистического Труда и Лауреата Государственной премии СССР. Это факт, на наш взгляд, свидетельствует только в пользу автора, подчёркивая его популярность, так сказать, «в народной гуще».

Анатолий Степанович Иванов, как и Карл Маркс, родился 5 мая. Только много позже К. Маркса (в 2023 году исполнилось 205 лет со дня рождения автора «Капитала»), в 1928 году: он бы отметил сегодня 95-летие, но умер в 1999 году 31 мая – в почёте и в статусе «выдающегося писателя». Он «собрал» многие наиболее престижные премии своего времени, занимал высокие посты в Союзе писателей, редактировал журнал «Молодая гвардия». Через пару лет после кончины, был удостоен звания «Гражданин XX века Новосибирской области», а мемориальные доски украсили стены домов в Москве и в Новосибирске, где он вошёл в известность. На «малой родине», в городе Шемонаиха в 2009 году был установлен памятник его произведениям.

Действительно, творчество А. Иванова пользовалось огромным читательским спросом, общий тираж его книг «зашкаливает» за 30 млн экземпляров, включая зарубежные издания на различных европейских языках.
Популярность писателя в немалой степени взаимосвязана с экранизацией его главных произведений – романов-эпопей и «семейных саг» «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов».

«Жизнь – это какая-то чудовищная бездна», – эта фраза из «Вечного зова». Писатель провёл героев своих произведений через войну, революцию, коллективизацию и вновь через войну. Самое масштабное произведение, роман в двух книгах «Вечный зов» А. Иванов писал не год, и не два: на создание саги у писателя ушло тринадцать лет. Получился «пространный, многостраничный курс политграмоты», по выражению литературного критика и историка культуры Евгения Анатольевича Ермолина. Однако это «учебник» для читателей семидесятых годов стал «живым» и помогал понять сложность жизни во всех её проявлениях, учил различать добро и зло, взлёты человеческого духа и пределы нравственного падения. Обе книги впервые были напечатаны в журнале «Москва», первая вышла в 1970-ом, вторая в 1976 году.
Одноимённый девятнадцатисерийный телевизионный фильм был снят киностудией «Мосфильм» в течение 1973–1983 гг. В создании сериала писатель принимал непосредственное участие, однако отличия фильма от книги существенные, что, впрочем, ни на йоту не мешало проводить советским семьям увлекательные киновечера перед экраном телевизоров.

Успеху этой «телесаги» предшествовал успех снятого киностудией «Мосфильм» в 1970–1971 гг. теми же режиссёрами, – Валерием Усковым и Владимиром Краснопольским, – телесериала «Тени исчезают в полдень». Премьера фильма состоялась 14 февраля 1972 года, а через два года сериал был показан в кинотеатрах. Добавим, в 1998 году канал «ОРТ» выпустил новую версию фильма – в 10 сериях, меньшей продолжительностью каждая.

Также следует сказать, что экранизации «Теней» и «Вечного зова» – не единственные в творческой жизни А. Иванова, но наиболее знаменитые. Этому способствовали и «сибирский» колорит, и почти «детективные» коллизии и перипетии судеб многочисленных героев.

Анатолий Иванов в качестве сценариста выступил при создании «Ермака» (1996), «Золота партии» (1993), «Телохранителя» (1991), «Отца и сына» (1979) и «Жизни на грешной земле» (1973).

Судьба и творческая жизнь Анатолия Степановича Иванова – яркий пример «советского» благополучия, самореализации и успеха. Подчеркнем – в лучшем понимании.

В «Вечном зове» есть такая фраза: «Жизнью своей всегда распоряжается сам человек. Только сам. Истина эта самая простая, проще не бывает. Но, к сожалению, этой-то простейшей истины люди иногда не понимают».

Сам А. Иванов эту истину, надо полагать, понял раньше многих.

При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького

Фото: фрагмент портрет писателя Анатолия Иванова работы М. Омбыш-Кузнецова. 2006 Новосибирский государственный краеведческий музей