Рвением на службе он не отличался, карьерой не интересовался, предпочитая сочинять стихи.
«Сегодня я с вами пирую, друзья,
Веселье нам песни заводит,
А завтра, быть может, там буду и я,
Откуда никто не приходит!» —
Я так беззаботным друзьям говорил
Давно,- но от самого детства
Печаль в беспокойном я сердце таил
Предвестьем грядущего бедства.
Друзья мне смеялись и, свежий венец
На кудри мои надевая,
«Стыдись,- восклицали,- мечтатель-певец!
Изменит ли жизнь молодая!»
Война запылала, к родным знаменам
Друзья как на пир полетели;
Я с ними — но жребьи, враждебные нам,
Мне с ними расстаться велели.
В бездействии тяжком я думой следил
Их битвы, предтечи победы;
Их славою часто я первый живил
Родителей грустных беседы.
Года пролетали, я часто в слезах
Был черной повязкой украшен…
Брань стихла, где ж други? лежат на полях,
Близ ими разрушенных башен.
С тех пор я печально сижу на пирах,
Где все мне твердит про былое;
Дрожи моя чаша в ослабших руках:
Мне тяжко веселье чужое».
(Антон Дельвиг, «Романс (Сегодня я с вами пирую))
Первое из опубликованных стихотворений Антона Дельвига «На взятие Парижа» вышло под псевдонимом «Русский». Он и был русским до мозга костей, этот барон, потомок остзейских немцев, всю свою короткую жизнь гордившийся саксонскими корнями. Но ведь быть русским – это больше, чем иметь соответствующую национальность, это состояние души…
«Школьники вошли в маленькую комнату, в которой лежал их больной товарищ. Он уже поправился, но врач велел ему провести в постели ещё денёк–другой.
– Рассаживайтесь! – сказал хозяин комнаты. Тут же он рассмеялся. Рассмеялись и гости.
Рассаживаться было не на чем. Вся обстановка комнаты состояла из кровати, стула, ночного столика и комода.
Всё же расселись: двое сели на стул, двое в ногах больного, двое примостились на подоконнике.
…Лучи заходящего солнца косо падали на стену, у которой он сидел, и в этих лучах лицо его казалось золотым.
В руках у него появилась тетрадка. Он перелистал её и, найдя то, что искал, громко прочёл заглавие. С первых же слов школьники поняли, что сейчас они услышат стихи, в которых будет говориться о них. Так оно и оказалось. Пушкин читал стихи о своих товарищах.
Они находились тут же, в комнате, и слушали, не сводя с него глаз.
Все эти мальчики тоже сочиняли стихи, но, слушая стихи Пушкина, они понимали, какая огромная разница между тем, что сочиняли они, и тем, что сочинял их удивительный сверстник. Разница была такая, как между оловянным солдатиком и живым воином на вздыбившемся, с разлетающейся гривой коне.
На этот раз им особенно нравилось то, что читал Пушкин. Ещё бы, ведь в этих стихах он вёл с ними товарищескую беседу, называл каждого из них по имени! То и дело раздавались взрывы хохота. Школьники узнавали свои смешные черты в том или ином стихе этой веселой песни:
Дай руку, Дельвиг! Что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный!..»
Это отрывок из рассказа для детей Юрия Олеши «Друзья». Рассказ посвящён не столько самому юному А. С. Пушкину, сколько его ближайшему товарищу, Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру.
Как ближайший друг великого поэта в историю вошёл и ещё один «однокашник» А. С. Пушкина – Антон Антонович Дельвиг, тот самый «ленивец сонный» – Тося, как называли его в лицее.
Со дня рождения Антона Антоновича Дельвига 17 августа 2023 года исполняется 225 лет.
...Пожалуй, есть в этом болезненная несправедливость – вспоминать человека не только за то, что был он хорошим, умным, талантливым, но, и в первую очередь, за то, что являлся он близким другом ещё более хорошего, талантливого умного. А если даже и не более «хорошего» – то просто гения, для ясности. В тени гения, наверное, тяжело при жизни, тяжело и после смерти. А ведь сам А. С. Пушкин называл А. А. Дельвига «лучшим из нас».
Антон Антонович прожил жизнь короткую, ещё более короткую, чем великий Александр Сергеевич. И, узнав о кончине друга, А. С. Пушкин в письме Петру Александровичу Плетнёву писал: «Грустно, тоска. Вот первая смерть мною оплаканная… никто на свете не был мне ближе Дельвига». И потом ещё: «…его жизнь была богата не романическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами». А дочери М. Кутузова и своей подруге Елизавете Михайловне Хитрово А. С. Пушкин писал: «Смерть Дельвига нагоняет на меня тоску. Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть».
Великий А. С. Пушкин не умалял таланта своего товарища, который разглядел ещё в лицейские годы. «Идиллии Дельвига… – писал А. С. Пушкин, – удивительны. Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из XIX столетия в золотой век, и необыкновенное чутье изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу греческую, эту прелесть более отрицательную, чем положительную, не допускающую ничего запутанного, тёмного или глубокого, лишнего, неестественного в описаниях, напряженного в чувствах…».
Антон Антонович Дельвиг родился в 1798 году в Москве. Его отец, барон, по происхождению был лифляндцем. Когда 13-летний Антон поступил в Царскосельский лицей, он быстро познакомился и подружился с Александром Пушкиным. Хотя, вероятно, уступал своему другу во многом. А. Дельвиг действительно отличался изрядной ленью, не проявлял интереса ни к точным наукам, ни к иностранным языкам, избегал шумных игр. Однажды, говорят, умудрился проспать целый классный час под партой. Всё свободное время он проводил с книгой в руках. Именно его начитанность, энциклопедичность вкупе с бурной фантазией принесла ему славу рассказчика и сочинителя. Ещё в лицее он выдумал историю о том, как вместе с отцом «был на войне». Даже самых трезвомыслящих его товарищей убеждали многочисленные «правдивые детали» этого повествования. Только несколько лет спустя подросший Антон Дельвиг признался, что военные приключения – не более чем выдумка.
Все лицеисты награждали друг друга кличками. Известно, что А. Пушкина товарищи прозвали Французом за знание французского языка и Егозой за его характер. Будущего адмирала Фёдора Матюшкина в лицее так и прозвали «Плыть хочется». Иван Пущин за свой рост получил кличку Большой Жано. Антон Дельвиг стал Тосей, Тосенькой. С его внешностью и характером эта кличка в противоречие не вступала.
Тося тоже писал стихи – практически все мальчики за время учебы «переболели» стихосложением. Язвительный А. Пушкин не пожалел товарища и пустил по царскосельским коридорам двустишие:
«Ха-ха-ха, хи-хи-хи!
Дельвиг пишет стихи».
Однако быстро А. Пушкин пожалел о своей шутке: стихи А. Дельвига завоевали сердца лицеистов, и он стал «номером два» после Саши Француза.
«Но вот время учения окончено.
Шесть лет промчалось как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины.
И уж Отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!», – написал А. Дельвиг в «Прощальной песне воспитанников императорского Царскосельского лицея» и отправился служить в департамент горных и соляных дел, откуда перешёл в канцелярию Министерства финансов.
Рвением на службе он не отличался, карьерой не интересовался, предпочитая сочинять стихи. А. Дельвиг подал прошение о переводе в Публичную библиотеку, но и там продолжил заниматься делами не служебными: писал стихии и проводил часы в беседах с друзьями.
Ещё до службы в Библиотеке, в 1819 году А. Дельвиг вместе с А. Пушкиным, В. Кюхельбекером и Е. Баратынским основали «Союз поэтов».
«Что до богов? Пускай они
Судьбами управляют мира!
Но я, когда со мною лира,
За светлы области эфира
Я не отдам златые дни
И с сладострастными ночами.
Пред небом тщетными мольбами
Я не унижуся, нет, нет!
В самом себе блажен поэт».
(Антон Дельвиг, «Поэт»)
…Всё это, впрочем, широко известно благодаря рвению многочисленных пушкиноведов – как молодые поэты, за бокалом шампанского, наживали себе врагов и теряли репутацию «политически благонадежных».
Посетив салон Софьи Дмитриевны Пономарёвой, А. Дельвиг влюбился в хозяйку и стал бывать у неё регулярно. Как и многие другие, А. Дельвиг посвятил С. Понаморёвой несколько стихотворений. К слову, как поэт А. Дельвиг к этому моменту уже добился всеобщего признания. Впервые его стихи были опубликованы в 1814 году в популярном журнале «Вестник Европы» – анонимно. Автору на момент публикации стихов было всего лишь 16 лет, и он ещё продолжал учиться в лицее. После окончания лицея А. Дельвиг продолжал писать стихи и публиковал их уже под собственным именем.
А от несчастной любви к С. Понаморёвой А. Дельвига спасла Софья Михайловна Салтыкова – она заинтересовалась молодым поэтом, и влюбчивый Антон в июне 1825 года послал своим родителям такое письмо: «Благословите вашего сына на величайшую перемену его жизни. Я люблю, и любим девушкою, достойною назваться вашей дочерью: Софьей Михайловной Салтыковой. Вам известно, я обязан знакомством с нею милой сестрице Анне Александровне, которая знает её с её раннего детства. Плетнёв, друг мой, был участником её воспитания. С первого взгляда я уже её выбрал и тем более боялся не быть любимым…»
Свадьба состоялась осенью того же года. С этого же года А. Дельвиг начал издавать альманах «Северные цветы». Он проявил вдруг незаурядные организаторские способности, писал критические очерки о современной литературе, привлекал для работы в журнале молодых и малоизвестных, но талантливых авторов. Почётное место в альманахе занимали стихи опальных А. Пушкина и В. Кюхельбекера.
Сам А. Дельвиг завоевал известность как автор романсов, элегий и посланий, сонетов. В стихах преобладала тема разлуки, несчастной любви, измены. Во всей империи распевали его романс «Соловей» – к моменту, когда это стихотворение появилось в сборнике «Стихотворения барона Дельвига», в 1829 году, его уже пели, как «народную» песню:
«Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоёшь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!»
Композитор Александр Александрович Алябьев сочинил музыку для «Соловья» в тюремном застенке: имевший взрывной характер участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походах русской армии был арестован по подозрению в убийстве помещика Т. М. Времева. А. А. Алябьев хватил помещика канделябром по голове во время игры в карты – чтобы Т. М. Временев не мошенничал. А помещик, больной неизлечимо, короткое время спустя умер: несмотря на недоказанность обвинения, А. А. Алябьева приговорили к ссылке в Сибирь с лишением всех прав и дворянского звания.
Романс «Соловей» в целом окружён романтическим и таинственным ореолом своего происхождения – исполняли его в разных вариациях текста и до сих пор исследователи спорят, кому посвятил свои строфы А. Дельвиг. В любом случае, «Соловей» стал своеобразным символом прощания и горести, а популярность его сыграла с произведением и злую шутку: его стали воспринимать, на наш взгляд, с долей иронии, как хороший, тонкий анекдот. Полагаем, именно это обстоятельство использовал Карен Георгиевич Шахназаров в своей культовой повести «Курьер»:
«– Товарищи, я надеюсь, вы простите мой отцовский эгоизм, если я сейчас попрошу свою дочь что-нибудь спеть для нас?
– Прекрасно, – томно проговорила Анна Васильевна.
– Па-апросим, – вкрадчиво захлопал в ладоши коренастый.
– Отлично, – решил Семен Петрович и повернулся к Кате. – Катюша, давай-ка “Соловья” алябьевского... Она, знаете ли, прекрасно поёт “Соловья”! – пояснил он, не замечая угрюмого взгляда, которым наградила его Катя…
...Тогда Катя вдруг встала и решительно направилась к роялю.
– Я, пожалуй, действительно сыграю, – объявила она, усаживаясь перед ним. – А то сидим, как на похоронах.
– Ты хочешь сыграть? – вяло сказал Семен Петрович и обвёл взглядом всю компанию.
– Разумеется. Ты же говорил... Значит, “Соловья”? – спросила Катя и сама же ответила: Ну, конечно, “Соловья”!
Она мягко коснулась пальцами клавишей и заиграла вступление. Я взглянул по сторонам и с изумлением обнаружил, что все слушают её с каким-то, я бы сказал, нервическим, остервенением. Тревога, ожидание чего-то, что непременно должно грянуть, взорваться, перевернуть всё разом вверх дном, застыли на лицах. Наверное, в былые времена у солдат перед атакой были такие же напряженные и азартные лица.
Катя закончила вступление и запела тоненьким голосом:
– Соловей мой, соловей, Ты мой чёртов Бармалей!..
Никто ничего сперва не понял, но Катя повторила: Соловей мой, соловей! Чтоб ты сдохнул, Бармалей!
– Что? – растерянно пробормотала Мария Викторовна.
Катя перестала играть и повернулась к нам лицом. Она оглядела всех спокойно, деловито, будто ученый, проверяющий результат эксперимента, и сказала:
– Я этого “Соловья” с пяти лет играю и пою. Как к нам гости – так тут и я со своим “Соловьём”! Меня уже тошнит от него, ей-богу... Я, если бы он мне попался, этот “Соловей”, его на медленном огне изжарила бы!.. Как вы считаете, ребята?
Она опять обвела взглядом гостей. Но оторопевшие “ребята” были как после апоплексического удара. Никто из них не смог вымолвить ни слова.
– Ну, ладно, – покровительственно улыбнулась Катя. – Сейчас я вас немножко развеселю. Сейчас я вам мою любимую сбацаю... – Она лихо крутанулась на своём стульчике и заиграла мотив, который я тут же узнал.
Слова были тоже знакомые.
– Жил на свете козел. Не удав, не осел, Настоящий козел, С седой бородой... Ме-ме-е!.. – спела Катя и ещё даже присвистнула.
Я не выдержал и прыснул. На меня посмотрели, как на идиота. А Катя продолжала: Старый кретин Любил свэ-э-эжайшую морковку! Ра-ра-ра!..
– Да ты что делаешь, Екатерина?! – вдруг рявкнул Семен Петрович. – Прекрати немедленно!».
Но простите, сильно отвлеклись.
...Возможно, Антон Антонович и сочинял грустные стихи о тоске и изменах, потому что его личная жизнь не задалась?
Уважение и интерес к супругу как к человеку и поэту у 19-летней жены Софьи со временем ослабли. Салона Понаморёвой, – хозяйка скончалась, – уже не существовало, и Софья Салтыкова завела литературные вечера у себя.
Молодую баронессу Софью Дельвиг окружили поклонники, отношения между супругами становились напряженными.
Спасение от сложностей в семье А. Дельвиг находил в работе. В 1829 году он издал альманах «Подснежник», а также сборник своих стихов. В этом же году он стал редактором ещё одного печатного органа – «Литературной газеты».
Он приобрёл славу не только поэта, но и опытного издателя, хотя и нажил неприятностей – цензура в те годы мягкостью не отличалась. В 1830 году альманах пытались закрыть, но А. Дельвиг, использовав свои связи, этого не допустил. Легендарный генерал от кавалерии; шеф жандармов и одновременно Главный начальник Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александр Кристофорович Бенкендорф «удостоил» А. Дельвига личной беседы, не самой приятной для последнего. Таких бесед было несколько.
«Литературную газету» закрыли. А. Дельвиг хлопотал, чтобы её открыли снова, это ему удалось, но все эти заботы, помноженные на впечатлительность поэта и его домашние неурядицы подорвали и без того слабое здоровья Антона Антоновича.
А. К. Бенкендорф в покое литератора не оставил, грозил Сибирью и как раз в это время для А. Дельвига стал очевидным роман его жены Софьи с Сергеем Баратынским, младшим братом выдающегося поэта Евгения Абрамовича Баратынского – одного из лучших его друзей…
Шок был велик. Жена на упреки в измене высказала всё, что в подобных случаях высказывает обычная, не семи пядей во лбу, женщина: денег в доме нет, внимание к ней недостаточно, любовь прошла. Словом – «Сам дурак».
А. Дельвиг отсутствовал дома после скандала двое суток. Вернулся совсем больной: лёг, не раздеваясь, в постель. Пришедший доктор вынес вердикт: воспаление легких и «нервная лихорадка».
А. Дельвиг проболел месяц и скончался 14 января 1831 года. К моменту его смерти дочери Лизе не исполнилось и года. Вдова Софья Михайловна траур носила недолго – вышла замуж за Сергея Баратынского и уехала с ним в его имение Маза Кирсановского уезда Тамбовской губернии.
А. Пушкин постоянно интересовался жизнью вдовы друга, старался оказывать ей всяческую помощь, издал в пользу Софьи Михайловны альманах «Северные цветы» за 1832 год. На одном из экземпляров он сделал дарственную надпись: «Софье Михайловне Баратынской. От издателя. 15 янв. 1832. СПб».
Новая семейная жизнь счастья эксцентричной Софье Михайловне не принесла.
…Мы начали рассказ о А. Дельвиге с сочинения Ю. Олеши. Конечно, Юрий Карлович воспользовался правом авторского домысла. Стихотворение «Пирующие студенты» Александр Пушкин написал не мальчиком, а уже юношей-лицеистом, а широкая общественность имела счастье причитать его только в 1841 году, после смерти поэта – В. Жуковский издал посмертное собрание сочинений Александра Сергеевича.
«Друзья! досужный час настал;
Всё тихо, всё в покое;
Скорее скатерть и бокал!
Сюда вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
Друзья! почто же с Кантон
Сенека, Тацит на столе,
Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.
Ужели трезвого найдём
За скатертью студента?
На всякой случай изберём
Скорее президента.
В награду пьяным – он нальёт
И пунш, и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесёт
Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
Мой добрый Галич, vale!
Ты Эпикуров младший брат,
Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
Будь нашим президентом,
И станут самые цари
Завидовать студентам.
Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?
Проснись, ленивец сонный
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыплённый.
Взгляни: здесь круг твоих друзей;
Бутыль вином налита,
За здравье нашей Музы пей,
Парнасской волокита.
Остряк любезный! по рукам!
Полней бокал досуга!
И вылей сотню эпиграмм
На недруга и друга.
А ты, красавец молодой,
Сиятельный повеса!
Ты будешь Вакха жрец лихой,
На прочее – завеса!
Хотя студент, хотя я пьян.
Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
На брань благословляю.
Товарищ милый, друг прямой,
Тряхнем рукою руку,
Оставим в чаше круговой
Педантам сродну скуку:
Не в первый раз мы вместе пьём,
Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальём –
И тотчас помиримся. –
А ты, который с детских лет
Одним весельем дышешь,
Забавный, право, ты поэт.
Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краёв, –
Рассудок! бог с тобою!
А ты, повеса из повес,
На шалости рождённый,
Удалый хват, головорез,
Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьём
За здравие Платова,
В козачью шапку пунш нальём –
И пить давайте снова!..
Приближься, милый наш певец,
Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стесненну грудь
Томленье звуков льётся!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
Нет! пьяный лишь смеётся!
Не лучше ль, Роде записной,
В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
Расстроенной скрыпицы?
Запойте хором, господа,
Нет нужды, что нескладно;
Охрипли? – это не беда:
Для пьяных всё ведь ладно!
Но что?… я вижу всё вдвоём:
Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи!
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее».
Ну и, конечно, знаменитое пушкинское «Дельвигу»:
«Мы рождены, мой брат названый,
Под одинаковой звездой.
Киприда, Феб и Вакх румяный
Играли нашею судьбой.
Явилися мы рано оба
На ипподром, а не на торг,
Вблизи державинского гроба,
И шумный встретил нас восторг.
Избаловало нас начало.
И в гордой лености своей
Заботились мы оба мало
Судьбой гуляющих детей.
Но ты, сын Феба беззаботный,
Своих возвышенных затей
Не предавал рукой расчётной
Оценке хитрых торгашей.
В одних журналах нас ругали,
Упрёки те же слышим мы:
Мы любим славу да в бокале
Топить разгульные умы.
Твой слог могучий и крылатый
Какой-то дразнит пародист,
И стих, надеждами богатый,
Жует беззубый журналист».
…Ежегодно «Литературная газета» проводит конкурс на соискание Премии «За верность Слову и Отечеству» имени Антона Дельвига. Премия имени первого редактора «ЛГ» Антона Дельвига с 2012 года является общенациональной и больше известна под названием «Золотой Дельвиг».
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
