«Три лилии в моей хрустальной чаше; И первая – любовь моей души; Вторая – счастье радостное наше; И третья – дар стихи слагать в тиши…»
«Если руку обрежешь ты острой осокой.
Приложи подорожник-листок,
И сейчас же, текущий из ранки глубокой,
Остановится пурпурный сок.
Если сердце твое изнывает в тревоге,
Обливается кровью в груди –
Отыщи подорожник на дальней дороге,
И по ней потихоньку уйди.
Ты возьми в свои руки усталые посох,
И ступай без оглядки в поля,
Где в высокой траве и в сверкающих росах
Отдыхает родная земля.
Там едва колеи намечаются в поле –
Подорожник цветёт в колеях…
По дороге далёкой, в молчанье, на воле –
Ты забудешь и горе, и страх».
(Татьяна Щепкина-Куперник, «Подорожник»)
Не так уж часто вспоминают у нас Татьяну Львовну Щепкину-Куперник, когда речь заходит о деятелях Серебряного века – неимоверно щедрого на таланты. И другие творческие исполины затмевают скромную сочинительницу. Вероятность больше, пожалуй, что припомнят, когда разговор зайдёт о поэтических переводах. Например, шекспировские сонеты – тут имя Т. Щепкиной-Куперник встанет в один ряд с Б. Пастернаком, Н. Гумилевым, В. Брюсовым, М. Лозинским, С. Маршаком…
В 2024 году, 24 января, исполняется 150 лет со дня рождения Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник – русской и советской актрисы, писательницы, драматурга, поэтессы, переводчицы, Заслуженного деятеля искусств РСФСР (1940).
Мы сказали – «скромную сочинительницу»? Погорячились, как говорится: Татьяна Львовна в творческой жизни обеих столиц личностью была очень заметной и, судя по всему, богемной жизни не то, что не чуралась – любила её. Любила блеск, любила флирт, дружила с «попрыгуньей» (с лёгкой руки Антоши Чехонте) Софьей Кувшинниковой, дразнила влюблённого в Софью Исаака Левитана и своего близкого приятеля Антона Чехова. Играла в театре, писала пьесы, стихи и прозу, сотрудничала с журналами и посещала салоны.
…Будущая актриса и поэтесса родилась в Москве, гимназию окончила в Киеве: отец её, Лев Куперник, был видным адвокатом именно там. Мать же девочки, Ольга, носила фамилию Щепкина и была она внучкой знаменитого артиста, одного из основоположников русской актёрской школы Михаила Семеновича Щепкина, выходца из крепостных. Именно прославленному прадеду посвятила одно из своих первых стихотворений 12-летняя Таня, впоследствии взявшая себе двойную фамилию.
Разносторонне-творческая, в 17 лет Татьяна поднялась в качестве актрисы на сцену Московского театра Корша. При этом в том же 1892 году на подмостках другого, – московского Малого театра – была поставлена её пьеса «Летняя картинка».
По мнению некоторых исследователей, вхождение Татьяны в мир театра случилось не от хорошей жизни. Родители её, не слишком баловавшие дочь вниманием и раньше, расстались, и были заняты собой – из Киева девушка приехала в Москву без копейки денег и судорожно начала искать работу. И хорошо, что взяли в Русский драматический театр Корша – играть небольшие роли мальчиков и девочек, с чем подходившая по фактуре Татьяна справлялась блестяще. А осмотревшись из-за кулис, она решила, что не хуже справится и с сочинением пьесы… Хотя по её собственным откровениям, изложенным в автобиографической книге «"Дни моей жизни" и другие воспоминания», театром она начала «бредить» с 10-летнего возраста.
«…В имение Софья Петровна пригласила двух молодых девушек – начинающую поэтессу Таню Щепкину-Куперник и её приятельницу Наташу Блатоволенскую. На озере против имения был островок. Левитан перевозил сюда на лодке Таню и Наташу. Высадив "девочек", он сильными взмахами вёсел стремительно угонял лодку и кричал издали:
– Ну, вот теперь и сидите, больше не приеду за вами! И все вас забудут... Интересно, что вы станете делать?..
Подруги проводили привольный день – купались, загорали на солнце, пели, декламировали. Таня писала стихи, Наташа разучивала монологи из трагедий. Такое одиночество казалось чудесным. На закате Исаак Ильич приезжал за счастливыми затворницами. Он весело кричал:
– Девочки, ужинать! Сегодня раки и малина!
Таня и Наташа бежали к берегу, врывались в лодку, раскачивая её с борта на борт и почти зачерпывая воду. И Левитан с тревогой выравнивал веслами старое, хилое и хлипкое суденышко.
– Перестаньте, – красиво картавил он, – я уже купался. Мне не хочется быть ни утопленником, ни спасителем утопающих барышень-баловниц.
Лодка шла неровно и зигзагами по воде, красной от ветреного заката. Ливень щебечущих тонкоголосеньких касаток проносился низко над озером. "Девочки" старались поймать их руками. Исаак Ильич бросал весла и ловил белой шляпой. Иногда возвращались с песней. Запевал Левитан "Лучинушку", "Горел-шумел пожар московский", "Ах ты, сад, ты, мой сад, сад зелёненький". Вечер полон эхо – и молодой, юный смех с лодки разносился далеко. На террасе дома стояла Софья Петровна и махала своими широкими рукавами. Она носила какие-то странные хитоны собственного рукоделия. Молодость безобидно дерзка и насмешлива. "Девочки" немного смущали Левитана, когда он затруднялся ответить на их вопрос – какого цвета были хитоны на Софье Петровне.
Раз отчалили в какой-то необыкновенно тихий, словно замечтавшийся вечер. Левитан особенно любил такие безмятежные, почти кроткие вечера. Не хотелось домой, он еле шевелил вёслами или высоко подымал и смотрел, как скатывалась с вёсел зеленоватая вода. "Девочки" перешептывались и лукаво взглядывали на своего нерадивого перевозчика. Вдруг Таня, слегка волнуясь и стараясь это скрыть, сказала Левитану:
– Хотите, я прочту новое стихотворение. Оно сегодня написано на острове. Угадайте, что я описала в нём?
Поэтесса сконфуженно покашляла, замигала, щеки вспыхнули, точно вздули в темноте огонь. Наташа смотрела на подругу испуганными, преданными глазами. Она волновалась больше самой поэтессы. Левитан всё это понимал, не хотел стеснять и нарочно опустил глаза. Наконец дрогнувшим голосом юная поэтесса неестественно выкрикнула первую строку, совсем смешалась, как-то безнадежно махнула рукой и начала снова:
Бывают дивные мгновенья на земле:
Все дремлет в сказочной, прозрачной полумгле,
Под светом месяца, изменчивым и чудным,
Заснуло озеро, умолкнул шёпот волн,
В прибрежную траву лениво брошен чёлн, –
И всё полно покоем беспредельным.
О, если б всколыхнул вдруг ветер эту тишь!
О, если б зашептал проснувшийся камыш!
Проснулось озеро – и о любви запело!
О, если б, не боясь ни волн, ни страшной тьмы,
Ленивый этот чёлн вдруг отвязали мы
И к счастью полетели смело...
Исаак Ильич начал живо рукоплескать. Поэтесса принужденно кивнула и осталась недовольна.
– Только-то? – спросила она.
Левитан захлопал снова, сильнее и закричал "браво", и эхо побежало через перелески, болота, озёра.
– Мне неприятно, – сказала Таня, – что вы не угадали, чем вдохновлено моё стихотворение. Значит, оно плохое. Мне очень дорог и близок ваш пейзаж "Вечер на озере" с развешанными на берегу сетями. Я думала о нём, когда писала.
Исаак Ильич сейчас же спохватился.
– Вы же опомниться мне не дали, – быстро заговорил он. – Конечно, конечно, я узнаю свою вещь в этом прелестном поэтическом описании. Оно лучше моей слабой вещи. Я не совсем доволен ею. Очень уж я домики написал у воды точные, похожие, скучные, со всеми ненужными деталями. Как у неопытного живописца, ученика, который часто пишет то, чего не надо.
Девушки засмеялись, не поверив ни одному слову».
(Иван Евдокимов, «Левитан»).
Творивший в первой половине XX века искусствовед, критик, библиотекарь и писатель Иван Васильевич Евдокимов в биографической повести «Левитан» подробно описал наделавшую в своё время немало шума историю о том, как великие А. Чехов и И. Левитан едва не ухлопали друг друга на дуэли: художник обиделся на рассказ «Попрыгунья», в котором писатель вывел образ Софьи Кувшинниковой. И примирила творцов именно Таня Щепкина-Куперник: подстроила их встречу и настояла на дружеском рукопожатии – а все обиды к чёрту!
Отношения же Т. Щепкиной-Куперник с великим А. Чеховым и поныне дают пищу литературоведам. Известно, что писатель трепетно относился к своей юной подруге, что не мешало ему регулярно подшучивать над ней. Как писала Т. Щепкина-Куперник, «…в Мелихове бродили по “наивному” двору (так его называл А. Чехов) голуби – кофейного цвета с белым, так называемые египетские, и совершенно такой же расцветки кошка, и А. П. уверил меня, что эти голуби произошли от скрещения этой кошки с обыкновенным голубем. Лучше всего было то, что я не решалась не верить такому авторитету, как А. П., и кому-то в Москве рассказала о замечательных чеховских голубях. Только когда меня подняли на смех, я устыдилась своего биологического невежества».
В 1904 году Татьяна Львовна переехала в Петербург, где и встретила Первую русскую революцию. В это время она выпустила сборник рассказов «Это было вчера», который был уничтожен цензурой. Её стихотворение «На родине» («От павших твердынь Порт-Артура»), написанное в Петербурге 1905 году, стало народной песней:
«От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых манчжурских степей
Калека-солдат истомлённый
К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодую
И милого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.
Пришёл он... В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его...
И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок.
”Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать?.. где жена?.. где сынок?..”
— “Жена твоя... Сядь... Отдохни-ка...
Небось твои раны болят?..”
— “Скажите скорее мне правду...
Всю правду!” — “Мужайся, солдат...
Толпа изнур`нных рабочих
Решила пойти ко дворцу
Защиты искать... с челобитной
К царю, как к родному отцу...
Надевши воскресное платье,
С толпою пошла и она
И... насмерть зарублена шашкой
Твоя молодая жена...”
”Но где же остался мой мальчик?
Сынок мой?..” – “Мужайся, солдат...
Твой сын в Александровском парке
Был пулею с дерева снят...”
– “Где мать? ..” – “Помолиться к Казанской
Давно уж старушка пошла...
Избита казацкой нагайкой,
До ночи едва дожила...”
– “Не всё ещё взято судьбою!
Остался единственный брат,
Моряк, молодец и красавец...
Где брат мой?..” – “Мужайся, солдат...”
– “Неужто и брата не стало?
Погиб, знать, в Цусимском бою?”
– “О нет... Не сложил у Цусимы
Он жизнь молодую свою...
Убит он у Чёрного моря,
Где их броненосец стоит...
За то, что вступился за правду,
Своим офицером убит...”
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза...
Была в них великая клятва
И будущей мести гроза».
Большую популярность получили её переводы стихотворных пьес Эдмона Ростана, Мориса Метерлинка, Лопе де Вега, Уильяма Шекспира, Джона Флетчера, Карло Гольдони, Мольера, Карло Гоцци и других. Ей принадлежат также переводы стихов из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла (в одном из первых переводов этого произведения на русский язык, выполненного Александрой Николаевной Рождественской в 1908–1909 годах).
С Эдмоном Ростаном Татьяна Львовна общалась в Париже. Надо сказать, что премьера знаменитой пьесы «Сирано» в Париже состоялась 28 декабря 1897 года. В России – 10 февраля 1898 года. Перевод был сделан Т. Щепкиной-Куперник. Как говорится, в сжатые сроки.
Эдмон Ростан, преуспевающий, знаменитый и богатый, пригласил Татьяну Львовну на обед и был шокирован её скромным видом. Присутствовавшие за столом дамы, увешанные драгоценностями и с откровенными декольте, были шокированы тоже – чёрным «глухим» платьем тщедушной русской. Позже Э. Ростан прозвал свою гостью «маленькой нигилисткой». Татьяна Щепкина-Куперник же перед драматургом не заискивалась: «Его колыбель не качала нянька из крепостных, которая вместо сказки могла ему рассказывать, как её продавали в неволю; его мать не собирала на голодающих, отказывая себе подчас в необходимом; его отца не вели в тюрьму за “недозволенный образ мыслей”; не доносились до него отзвуки голодных и холерных бунтов; не долетало эхо еврейских погромов, расстрелов и карательных экспедиций по деревням... В личной жизни он тоже был счастлив. Никогда не приходилось ему, как Верлену, спать под открытым небом или в жалком кабаке обманывать сосущий голод рюмкой абсента, или, как Рембо, бродить по большим дорогам, чуть ли не прося милостыни…»
Перевод русской поэтессы «Сирано де Бержерака» Эдмона Ростана отличается от оригинала значительно. Однако очень пришелся по душе соотечественникам Татьяны Львовны.
Также Татьяна Щепкина-Куперник писала пьесы в стихах – «Месть Амура», «Вечность в мгновении», «Барышня с фиалками», «Счастливая женщина» и другие.
В 1914–1935 годах Татьяна Щепкина-Куперник жила в доме, в котором также некоторое время жила Александра Коллонтай, скрывавшаяся от полиции. Женщины дружили. именно в этом доме состоялось первое чтение знаменитых «Апрельских тезисов» в апреле 1917 года – об этом свидетельствует мемориальная доска.
Следует, пожалуй, сказать, что к Октябрьской революции Татьяна Щепкина-Куперник, уже состоявшаяся как востребованный переводчик, отнеслась скорее нейтральной. В 1917 году Татьяна Львовна оставалась в Петрограде. В 1919 году бежала со вторым мужем, адвокатом Николаем Полыновым (первым супругом поэтессы был поэт и драматург Леонид Мунштейн, творивший под псевдонимом Lolo), и с семьёй великой актрисы Марии Ермоловой в Крым. Впрочем, вскоре Н. Полынов и Т. Щепкина-Куперник вернулись в Северную столицу.
Татьяна Львовна, овдовев в 1939 году (муж страдал болезнью сердца), перед началом Великой Отечественной войны перебралась в Москву. В 1940 году Татьяна Щепкина-Куперник была удостоена звания Заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Именитая переводчица скончалась в 1952 году. Похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище.
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
