«А я всерьез на мельницу скачу, А я лицом к лицу врага встречаю»

«В первые минуты
Бог создал институты,
И Адам студентом первым был.
Адам был парень смелый,
Ухаживал за Евой,
И бог его стипендии лишил.

У Адама драма,
Драма у Адама,
Вызвали Адама в деканат.
И на землю прямо
Бог спустил Адама,
Так о том студенты говорят.

От Евы и Адама
Пошел народ упрямый,
Нигде не унывающий народ.
Студент бывает весел
От сессии до сессии,
А сессия всего два раза в год.

Что за предрассудки
Есть три раза в сутки
И ложиться в теплую кровать?!
Мы ж без предрассудков
Едим один раз в сутки,
А на остальное наплевать.

День мы прогуляли,
Два мы промотали,
А потом не знали ни бум-бум.
Так выпьем за гулявших,
Выпьем за мотавших,
Сессию сдававших наобум».

(Владлен Бахнов, «В первые минуты»)

Не будем утверждать, что абсолютно точно воспроизвели тест стихотворения, ставшего известной студенческой песней, исполняемой на мотив «Песни военных корреспондентов» (стихи К. Симонова, музыка М. Блантера). Возможно, какие то строчки досочинены, какие то изменены – что говорить, если само авторство стиха сегодня приписывается разным людям. Между тем, утверждение, что «Студент бывает весел От сессии до сессии, А сессия всего два раза в год» зарифмовал и сделал «летучей фразой» именно Владлен Бахнов, студент Литературного института имени Горького в 1943-1949 годах. Да наверняка даже сочиненные им слова будущей песни звучали чуть иначе:

«В первые минуты Бог создал институты, И Адам студентом первым был. Он хилял налево, И гулял он с Евой, И Бог их общежия лишил…». Мама вспоминает, как однажды они с отцом договорились встретиться где-то на Сивцевом Вражке (они тогда жили в разных общежитиях), он сильно опаздывал, она сердилась, и вдруг издалека слышит громкие голоса. Подумала — пьяные, оказалось — отец с целой компанией, а горланят они хором только что сочиненную им эту песню.

На долгие годы она стала чем-то вроде неофициального гимна студентов», - писал сын Владлена Бахнова Леонид, тоже ставший литератором.

В 2024 году, 14 января, исполняется 100 лет со дня рождения поэта, писателя, автора эстрадных скетчей, сценариста Владлена Ефимовича Бахнова.

…В нашей рубрике «Хронограф» мы не раз (что свидетельствует, на наш взгляд, о качестве этого литературного произведения) уже приводили отрывки из мемуарного рассказа Владимира Тендрякова «Охота» о темном времени «борьбы с космополитизмом». Приведем небольшой отрывок и сегодня: вот только «черный воронок» увез из общежития студентов Литинститута одного из юных поэтов, Манделя, которого товарищи звали Эмкой.

«Звонкая пустота заполнила наш подвал, набитый койками. Лампочка под потолком, казалось, стала светить яростнее.

Я все еще ощущал на щеке влажный Эмкин поцелуй. Как два куска в горле, застряли во мне два чувства: щемящая жалость к Эмке и замораживающая настороженность к нему. Нелепый, беспомощный, такого — в тюрьму: пропадет. А что если он лишь с виду прост и неуклюж?.. Что если это гениальный актер?.. Не с Иудой ли Искариотом я только что нежно обнимался? Влажный поцелуй на щеке…

— А я что говорил! — подал голос проснувшийся в своем углу во время ареста Тихий Гришка. — Талант — она штука опасная!

Кто-то равнодушно, без злобы ему бросил:

— Ты дурак.

— Я дурак, дурак, но ду-ра-ак! — напевное торжество в голосе Тихого Гришки.

Кажется, Владик Бахнов первый произнес короткий, как междометие, вопрос:

— Кто?..

Все перестали шевелиться, перестали смотреть друг на друга, молчали. Кто-то донес на Эмку. Кто-то из нас… Кто?

Яростно светила лампочка под потолком».

Да, Владлен Бахнов, которого все друзья называли Владиком, в Литинституте учился не только с Эмкой Манделем, ставшим выдающимся поэтом Наумом Коржавиным , не только с Владимиром Тендряковым, а еще и с Наумом Гребневым, Александром Межировым, Расулом Гамзатовым, Бенедиктом Сарновым, Максом Бременером, Евгением Винокуровым, Владимиром Солоухиным, Николаем Старшиновым, Юлией Друниной, Григорием Поженяном, Вадимом Сикорским, Константином Ваншенкиным, Меменом Гудзенко. Причем Владлен смог поступить в Литинститут на поэтический семинар с незаконченным средним образованием…

Родился Владлен Бахнов в Харькове. Родился 14 января, хотя в паспорте у него потом стояла дата рождения: 20 июня 1924 года.

Леонид Бахнов: «Появись он на свет не в январе, а в июне, его бы, возможно, назвали бы как-нибудь по-другому.

В январе 1924-го умер Ленин. Отцу в ту пору было семь дней. «Владлен» означает «Владимир Ленин».

Его мать (и, стало быть, моя бабушка) Анна Самойловна была вполне советским человеком, членом партии с 1918 года.

Вырос он без отца, в огромной харьковской коммуналке. где сокращенный «Владимир Ленин» быстро трансформировался во вполне привычное, некраснознаменное «Владик» («Владька», как называли его друзья).

В двенадцать лет он лишился ноги — попал под трамвай. Ногу ампутировали до колена. Помню, в юности у меня нередко вызывала протест привычка отца из всех вариантов развития событий предполагать наихудший — пока наконец не доперло, откуда это идет. «Что такое «пессимист»? — Хорошо информированный оптимист»… Для большинства из нас «наихудший вариант» — это все-таки достаточная абстракция. Он же был «информирован» о вполне реальной возможности этого «варианта» куда как рано…

Бабушка рассказывала, как на костылях он гонял с друзьями в футбол.

Многие думали, что ногу ему оторвало на фронте. Но это не так».

В 1941-м году 17-летний Владлен оказался под Талды-Курганом, в глухом казахстанском районе. Эвакуированный подросток работал пионервожатым в интернате. Дети-казахи из аулов, при каждом удобном случае перестававшие «понимать по-русски», и в грош не ставили приезжего «еврейчика», да и других воспитателей тоже. Но педагогическое решение созрело: воспитатели организовали кукольный театр. Кукол – карикатурных дистрофика Гитлера и жирного Геринга сделали из подручных материалов, а тексты на военную злобу дня сочинил Бахнов. «Затея возымела бешеный успех как внутри интерната, так и вне его — ребята оказались «при деле», и вскоре «театр» стал разъезжать с выступлениями по районам. Кроме смеха и аплодисментов, труппа вознаграждалась и вполне телесной пищей: гостей кормили.

Произошел такой забавный случай. На одном из выступлений (война! глухой казахский аул!) к папе подошел человек и сказал, что он из агентства по охране авторских прав. «Чьи это скетчи?» — спросил он. «Мои», — ответил папа. «Охранник» аж присел от удивления. «Тогда вы обязаны получать деньги!» — наконец вымолвил он.

Как будто отец только и делал, что искал способов уклониться от этой своей «обязанности», - писал Леонид Бахнов.

В 1943-ем, не доучившись года до получения среднего образования, Владлен поехал в Москву поступать в Литинститут. И поступил.

Леонид Бахнов: «…Одно из моих детских воспоминаний. Год эдак 55-й — 56-й. Мы тогда жили на Полянке. Комната. В центре — круглый обеденный стол, когда приходят гости, его раздвигают. Зима, вечер. К нам пришел гость. Все как-то по-особенному рады, не совсем понятная эта радость передается и мне. Гость немножечко странный — невысокого роста, кругленький, в шинели — военный? — но почему-то шинель черного цвета, а на голове что-то тоже круглое и черное — то ли шляпа почти без полей, то ли видавшая виды шапка. И вот мы сидим за столом — шутки, смех, пуще всех смеются папа и этот вот круглый гость. Хрипловато так смеется и длинно, будто рубанком стружку ведет. Потом все заняты его локтем, куда-то он им влез — то ли в салат, то ли в чужую тарелку. Потом он вынимает футляр с очками, и оттуда же, из футляра достает узкие листочки бумаги. Все затихают. И каким-то необыкновенным, совестливым голосом гость начинает читать стихи. «Совестливым» — это я не сейчас придумал, а уже очень давно нашел слово, которое, как мне кажется, точнее всего передает то мое детское впечатление. А гость — это Эма Мандель («Эмка» — говорил отец, «Эмочка» — мама), он же — Наум Коржавин, сокурсник отца и друг с литинститутских времен. Возможно, это была первая встреча, когда тот вернулся из ссылки…».

«Борьба с космополитизмом» чудесным образом просвистела пулей у виска, не задев Владлена Бахнова. Хотя с огнем он играл отчаянно.

Бенедикт Сарнов, «Сталин и писатели. Сталин и Шолохов. Сюжет четвертый. "Зачем насаждать антисемитизм?"»:

«…По стране, как тайфун, пронеслась развязанная Сталиным идеологическая кампания по разоблачению «безродных космополитов». Это была лавина газетных статей, фельетонов, заметок, «фирменным знаком» которых было раскрытие скобок. Что ни день, в очередной такой газетной информации появлялся какой-нибудь новый разоблаченный космополит, а чтобы никто не сомневался, что подразумевается под этим изящным эвфемизмом, в тех случаях, когда это нельзя было сделать упоминанием отчества затаившегося врага (скажем, «Моисеевич», «Аронович» или «Соломонович»), то есть когда и имя, и отчество, и фамилия у него были русские, на помощь разоблачителям приходили спасительные скобки. То есть после фамилии, которую разоблачаемый «космополит» уже носил лет сорок, так что даже и сам уже не помнил свою прежнюю, ставилась она, так сказать, «девичья» его фамилия. Например. Вот так: «Каверин (Зильбер)». Или: «Яковлев (Хольцман)». (Оба эти примера не выдуманы мною, а взяты из тогдашних газет.)

Первой жертвой той кампании, а стало быть, первым литератором, псевдоним которого публично раскрыли обозначенной в скобках его «девичьей» фамилией, стал мой добрый знакомый, а впоследствии даже и приятель Нёма Мельников, за что на весь остаток его жизни прилепилось к нему прозвище — «Отец русской скобки».

Статья называлась: «Гнилая повесть «Редакция».

Запомнилась мне из нее только одна фраза:

> Н. Мельников (Мельман) смотрит на советского человека откуда-то сзади, с болезненным любопытством копаясь во всем отсталом и старом.

На эту тему в Литературном институте, где я учился, была даже сочинена (Владленом Бахновым) песенка:

Агранович нынче — Травин,
И обычай наш таков:
Если Мандель стал Коржавин,
Значит Мельман — Мельников!

Тут, пожалуй, не до смеха:
Не узнает сына мать!
И старик Шолом-Алейхем
Хочет Шолоховым стать!

Распевая ее, мы весело смеялись. (Видимо, это было еще до кампании 49-го года). Но в 49-м стало уж точно не до смеха.

Все, конечно, тогда знали, что «космополит» — это значит «еврей». Ни у кого на этот счет не было ни малейших сомнений. Но сказать об этом вслух все-таки никто не решался: уж больно плохо это сочеталось с принципами пролетарского интернационализма».

В 1946 году Владлен Бахнов познакомился с военным корреспондентом, писателем Яковом Костюковским (будущей жертвой кампании по борьбе с коспомолитизмом, впрочем, отделывавшейся лишь увольнением из «Комсомольской правды»), тогда ответственным секретарем «Московского комсомольца.

Творческий тандем Бахнов — Костюковский просуществовал больше полутора десятков лет. «Соавторы, быстро ставшие друзьями, нашли, наверное, единственно возможную для сочинителей их плана «экологическую нишу» — стали писать для эстрады.

Почти все, что исполняли Тимошенко с Березиным (Тарапунька и Штепсель) с конца 40-х до середины 60-х, написано Бахновым и Костюковским. Писали они и для Райкина, и для Мирова и Новицкого, и для Шурова и Рыкунина… — практически для всех тогдашних «звезд». Их репризы повторяли конферансье, сочиненными ими сценками смешили цирковых зрителей легендарные Карандаш, Олег Попов, Юрий Никулин…», - вспоминал Леонид Бахнов.

Дуэт распался в 1963 году.

Режиссер Вениамин Дорман обратился за сценарием к Костюковскому, который вместе с Бахновым придумали сценарий «Штрафной удар». Фильм стал заметным игрой Пуговкина и Высоцкого.

Леонид Бахнов: «Бахнов — Костюковский писали также и пьесы (например, «Миллион единственных друзей», которую поставил Виктор Драгунский, в ту пору эстрадный режиссер), и песни (ну, хотя бы такие, как «Мой старый парк». «Песенка влюбленного шофера». «Бесконечная песенка», «Тыдая»…), музыку к которым сочиняли Никита Богословский, Кирилл Молчанов, а исполняли Клавдия Шульженко, Марк Бернес, Ружена Сикора, Бунчиков и Нечаев…

В общем, это была известность, если не сказать — слава. Кое-что перепадало и мне — например, походы в цирк, куда нас пропускали без билета и усаживали на лучшие места. Или та нескрываемая зависть, с которой меня спрашивали во дворе: «А кто это к вам вчера приходил — Тарапунька?»

Из комнаты на Большой Полянке мы переехали в кооперативный писательский дом у метро «Аэропорт». В том же доме обосновались и Костюковские. Можно было работать, не выходя за пределы одного двора (прежде вершить творческий процесс отец ездил к «Костюкам» — там все-таки было две комнаты).

Жить делалось лучше, жить делалось веселей. Заработки были верными, связи — наработанными, заказы не иссякали, друзей — пол-Москвы, если не считать Ленинграда, Киева и некоторых других городов…».

…Но следующий фильм для Дормана Бахнов делал один. Картина «Легкая жизнь» с участием Юрия Яковлева и Фаины Раневской стала лидером проката, собрав 24,6 миллионов зрителей.

Дальше дела Бахнова в кино застопорились, а Костюковский вместе с новым соавтором Морисом Слободским написали сценарии для комедий Гайдая - двух фильмов о Шурике и «Бриллиантовой руки».

А потом Гайдай, в свою очередь обратился к Бахнову и сценарии всех своих фильмов 1970-ых режиссер писал в соавторстве с ним.

Фильм «Двенадцать стульев» (1971) собрал 39,3 миллиона зрителей. «Иван Васильевич меняет профессию» (1973) - свыше 60 миллионов зрителей.

Не столь «выстрелили» гайдаевские фильмы «Не может быть!» (1985), «Инкогнито из Петербурга» (1978), «За спичками» (1980).

Последняя совместная работа Бахнова с Гайдаем «Спортлото-82» - 55 миллионов зрителей!

Попутно Бахнов продолжал работу с Вениамином Дорманом. Для него он придумал два детектива «Ночное происшествие» (1980) и «Разорванный круг» (1987).

С другими режиссерами Владлен Бахнов работал также, «приложив руку» к лентам «Похищение века» (1981), «Савушкин, который не верил в чудеса» (мультфильм, 1983), «Разорванный круг» (1987), «Когда опаздывают в ЗАГС...» (1991).

В начале 1970–х годов вышли в свет два авторских сборника Бахнова, содержащие в себе веселые юмористические мини-повести и рассказы. Сам автор, кстати, не любил, когда его называли юмористом, а со временем его прозаические произведения стали приобретать фантастический колорит, порой доходящий до гротеска.

Леонид Бахнов:

«На книжные прилавки и в журналы хлынула фантастика. Это был подлинный бум. Открывшая новые горизонты перед писателями из свободных стран, она кое в чем подсобила и их собратьям из стран социалистического лагеря. А именно: дала возможность (или, по крайней мере, надежду) как бы на голубом глазу перебросить кое-что неугодное земной цензуре на другие планеты, в иные миры. Разве же это у нас? Это, сами убедитесь, даже в другой галактике!..

Отец еще раньше пытался что-то искать в этой области. Первый его рассказ назывался «Дневник такианского разведчика».

Тогда еще не слышали про такой жанр — «антиутопия». Зато Уголовный кодекс украшала статья, карающая за лживые измышления, порочащие советский государственный и общественный строй…

В таких обстоятельствах отец писал свои «фантастические» (намеренно ставлю здесь кавычки) рассказы 60-х годов — «Внимание, Ахи!», «Пятая слева», «Согласно научным данным» и другие.

Эти рассказы печатались в модной тогда «Неделе», в журнале «Знание — сила», кое-где еще. Не сказать, чтобы они проходили гладко, цензура продолжала бдить, но все-таки… Публика реагировала тогда не так, как теперь, — каждая публикация вызывала шквал поздравительных звонков и даже писем. Общий рефрен: и как только это напечатали?!

А потом была легендарная «шестнадцатая полоса» обновленной «Литературки», где года два подряд отец печатался едва ли не через номер».

Владлен Бахнов в 1970, 1973 и 1977 годах, то есть трижды был удостоен премии «Золотой телёнок» «Литературной газеты» («Клуба 12 стульев»).

Леонид Бахнов:

«К перестройке он уже выдохся. Пришли болезни. Ему не писалось. Тем не менее он ежедневно по нескольку часов сидел за письменным столом.

Дело было, конечно, не только в здоровье. Зашаталась и пала система — главный предмет его сатирического внимания, как думал он о себе и о своем творчестве.

Та самая стена, о которую он всю жизнь колотился лбом.

К этому требовалось привыкнуть — перестроиться самому».

За последние годы жизни у Владлена родился цикл стихов, который он назвал «Послесловие к роману «Дон Кихот».

«Я Дон Кихот. Задуман я, как шут.

Чтобы потешить публику честную.

Читая обо мне, гидальго ржут:

— Вот так чудак! Кто ж поступает так?

Вот выдумал историю смешную!

А я всерьез на мельницу скачу,

А я лицом к лицу врага встречаю

И раненую ногу волочу…

Ведь я всерьез удары получаю.

И синяки на теле у меня,

И Санчо вновь готовит перевязки.

Да, колдуны живут не только в сказке,

А это значит — снова на коня.

Не зная ни сомнений, ни опаски

И Дульцинею в памяти храня.

Пускаюсь в путь я по дорогам тряским».

(Владлен Бахнов, «Монолог Дон Кихота», фрагмент)

…В возрасте 70 лет Владлен Бахнов скончался в ноябре 1994 года. Его сын Леонид Бахнов вспоминал, что отец умирал дома, и увидев скончавшегося вдова его друга, поэта-переводчика Наума Гребнева (Наум Исаевич Ромбах) художница и пересказчица Библии для детей Ноэми (Мима )Гребнева не смогла удержаться от восклицания: «Господи! Как похож на Дон Кихота!..».

Похоронен Владлен Бахнов на Переделкинском «писательском» кладбище.

При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького