«Несмотря на неслыханный успех Пушкина, господин Языков в короткое время успел приобрести огромную известность»
«Небо знойно, воздух мутен,
Горный ключ чуть-чуть журчит.
Сад тенистый бесприютен,
Не шелохнет и молчит.
Попечитель винограда,
Летний жар ко мне суров;
Он противен мне измлада,
Он, томящий до упада,
Рыжий враг моих стихов.
Ну-те, братцы, вольно, смело!
Собирайся, рать моя!
Нам давно пора за дело!
Ну, проворнее, друзья!
Неповертливо и ломко
Слово жмется в мерный строй
И выходит стих неемкой,
Стих растянутый, не громкой
Сонный, слабый и плохой!
Право, лучше знаменитой
Наш мороз! Хоть он порой
И стучится к нам сердито,
Но тогда камин со мной.
Мне тепло, и горя мало;
Хорошо душе тогда:
В стих слова идут не вяло,
Строен, крепок он удало
И способен хоть куда!»
(Николай Языков, «К стихам моим»)
Факт первый. Виссарион Белинский писал: «Несмотря на неслыханный успех Пушкина, господин Языков в короткое время успел приобрести огромную известность. Все были поражены оригинальною формой и оригинальным содержанием поэзии г. Языкова, звучностью, яркостью, блеском и энергиею его стиха».
Факт второй. Александра Пушкина и сегодня знают во всем мире, а Николая Языкова - лишь немногие.
В 2023 году, 16 марта, исполняется 220 лет со дня рождения поэта эпохи романтизма, «золотого века русской поэзии» Николая Михайловича Языкова.
«Спокоен я: мои стихи
Живит не ложная свобода,
Им не закон – чужая мода,
В них нет заемной чепухи
И перевода с перевода;
В них неподдельная природа,
Свое добро, свои грехи!»
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Н.Д. Киселеву отчет о любви»)
Спокоен был Языков, называвший себя «поэтом радости и хмеля», «поэтом разгула и свободы».
…Что касается Пушкина:
«О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз, -
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пророк изящного! забуду ль,
Как волновалася во мне,
На самой сердца глубине,
Восторгов пламенная удаль,
Когда могущественный ром
С плодами сладостной Мессины,
С немного сахара, с вином,
Переработанный огнем,
Лился в стаканы-исполины?
Как мы, бывало, пьем да пьем,
Творим обеты нашей Гебе,
Зовем свободу в нашу Русь,
И я на вече, я на небе!
И славой прадедов горжусь!
Мне утешительно доселе,
Мне весело воспоминать
Сию поэзию во хмеле,
Ума и сердца благодать.
Теперь, когда Парнаса воды
Хвостовы черпают на оды
И простодушная Москва,
Полна святого упованья,
Приготовляет торжества
На светлый день царевенчанья, -
С челом возвышенным стою
Перед скрижалью вдохновений*
И вольность наших наслаждений
И берег Сороти пою!
______________________________
* Аспидная доска, на которой стихи пишу.
(Примеч. Н.М. Языкова.)»
(Николай Языков, «Пушкину (О ты, чья дружба мне дороже)»)
Александр Сергеевич, как известно, был не из тех, кто остается в долгу:
«Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует:
Они жрецы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Друг другу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью.
Клянусь Овидиевой тенью:
Языков, близок я тебе.
Давно б на Дерптскую дорогу
Я вышел утренней порой
И к благосклонному порогу
Понес тяжелый посох мой,
И возвратился б, оживленный
Картиной беззаботных дней,
Беседой вольно-вдохновенной
И звучной лирою твоей.
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю где проснусь. —
Всегда гоним, теперь в изгнанье
Влачу закованные дни.
Услышь, поэт, мое призванье,
Моих надежд не обмани.
В деревне, где Петра питомец,
Царей, цариц любимый раб
И их забытый однодомец,
Скрывался прадед мой арап,
Где, позабыв Елисаветы
И двор, и пышные обеты,
Под сенью липовых аллей
Он думал в охлажденны леты
О дальней Африке своей, —
Я жду тебя. Тебя со мною
Обнимет в сельском шалаше
Мой брат по крови, по душе,
Шалун, замеченный тобою;
И муз возвышенный пророк,
Наш Дельвиг все для нас оставит.
И наша троица прославит
Изгнанья темный уголок.
Надзор обманем караульный,
Восхвалим вольности дары
И нашей юности разгульной
Пробудим шумные пиры,
Вниманье дружное преклоним
Ко звону рюмок и стихов,
И скуку зимних вечеров
Вином и песнями прогоним».
(Александр Пушкин, «К Языкову (Издревле сладостный союз)»)
Николай Языков родился в городе Симбирск, в семье, принадлежащей к старинному дворянскому роду. В богатой семье Языковых было 6 детей: трое братьев и три сестры. Детство поэта прошло в селе Языково, до 11 лет он обучался дома, затем был отправлен в Петербург – шесть лет будущий поэт учился сначала в Горном кадетском корпусе, где уже грызли гранит наук старшие братья Петр Михайлович и Александр Михайлович, затем, недолго, в Институте инженеров путей сообщения. Учеба не стала «коньком» молодого Николая: в первом из образовательных заведений он не сдал экзаменов из-за своей нелюбви к точным наукам, из второго и вовсе его отчислили за прогулы. Но потерянными эти годы в Петербурге Николай Языков не считал. К тому в Горном кадетском корпусе нашелся человек, который заметил склонность Николая к филологии и сумел помочь юноше определиться с выбором жизненного пути. Этим человеком был учитель русского языка и литературы А.Д.Марков:
«Кипят и блещут фински волны
Перед могилою твоей;
Широким пологом над ней
Склонили сосны, мрака полны,
Печальный шум своих ветвей: Так жизнь пленительным волненьем
В тебе кипела молодом;
Так ты блистал своим умом,
И самобытным просвещеньем,
И поэтическим огнем.Но рано, рано годы злые
Тебя настигну ли толпой,
И темны стали над тобой,
Как эти сосны гробовые,
Угрюмой движимы грозой.Цепями нужд обремененный,
Без друга, в горе и слезах
Погиб ты… При чужих водах
Лежит, безгласный и забвенный,
Многострадальческий твой прах.О! мне ль забыть тебя! Как сына,
Любил ты отрока меня;
Ты предузнал, кто буду я,
И что прекрасного судьбина
Мне даст на подвиг бытия! Твои радушные заботы
Живое чувство красоты
Во мне питали; нежно ты
Лелеял первые полеты
Едва проснувшейся мечты.Лета прошли. Не камню предал
Ты семена благих трудов:
Для светлой жизни я готов,
Я сердцем пламенным уведал
Музыку мыслей и стихов! Прими ж привет мой благодарный
За много, много красных дней,
Блестящих в памяти моей,
Как образ месяца янтарный
В стекле играющих зыбей!»
(Николай Языков, «Памяти А.Д. Маркова»)
В 16 лет Языков написал и опубликовал свои первые стихотворения, начал печататься и приобрел первые литературные знакомства – с поэтами Баратынским, Дельвигом, издателем Воейковым.
В 1822 году для продолжения учебы Николай Языков приехал в город Дерпт (город Юрьев, теперь – Тарту) и поступил в местный университет - на философский факультет. На протяжении семи лет он слушал лекции по истории, эстетике, философии, истории искусства, русской словесности, изучал немецкий, греческий языки, много читал и писал сам. Находилось время и для шумных студенческих компаний, отличавшихся здесь, в отличие от столичных, повышенным вольномыслием – сокурсники отмечали, что «…Языков был превосходный товарищ, бравый бурш всею душой, мастер фехтовать и далеко не враг веселых пирушек». Выписывая русские журналы и альманахи, в своих письмах из Дерпта Языков нередко критиковал современных авторов, в том числе, и Пушкина.
Сам он писал без устали, и критика того времени была к нему благосклонна: «Юный вдохновенный певец отечественных доблестей, Языков, как веселая надежда, пробуждает в сердце нашем прекрасные помыслы. Он исполнен поэтического огня и смелых картин…Его дарование быстро идет блистательным путем своим. Он сжат, ровен, силен».
Вокруг поэта образовался кружок русских студентов, по его инициативе была учреждена русская студенческая корпорация «Рутения». В 1823 году Языков создал цикл «бурсацкой поэзии».
«Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим
И пылкой вольности дары
Заботой светскою не губим.
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим.Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!
Мы пьем, пируем и поем
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело! Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны,
Наш ум — не раб чужих умов,
И чувства наши благородны.
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны.Приди сюда хоть русской царь,
Мы от бокалов не привстанем.
Хоть громом бог в наш стол ударь,
Мы пировать не перестанем.
Приди сюда хоть русской Царь,
Мы от бокалов не привстанем.Друзья! бокалы к небесам
Обет правителю природы:
«Печаль и радость — пополам,
Сердца — на жертвенник свободы!»
Друзья! бокалы к небесам
Обет правителю природы.Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!»
(Николай Языков, «Песни (Мы любим шумные пиры»)
В 1829 году поэт создал второй цикл, за который и получил прозвище «поэт хмеля, певец пиров».
Любовная лирика Языкова посвящена нескольким женщинам, но главной музой молодого поэта стала племянница Жуковского Александра Андреевна Воейкова .
«Она - завоевательница воли
И для поэтов создана!
Она меня обворожила:
Какая сладость на устах,
Какая царственная сила
В ее блистательных очах!
Она мне все. Ее творенья –
Мои живые вдохновенья,
Мой пламень в сердце и стихах».
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «А.Н. Вульфу (Мой брат по вольности и хмелю»).
Характерно, что исследователи творчества поэта полагают, что в жизни Николай Языков был гораздо в меньшей степени поклонником гулянок и вина, нежели представал таковым в своих стихах, а что касается прекрасного пола, то, говорят, поэт «женщин боялся как огня».
Из Дерпта Языков неоднократно приезжал в родные места. В один из таких приездов в 1826 году произошла первая встреча Языкова с Пушкиным – Александр Сергеевич и явился ее инициатором. Пушкину импонировало языковские «избыток чувств» и «буйство молодое». Петру Вяземскому он писал о Языкове: «Ты изумишься, как он развернулся и что из него будет. Если уж завидовать, так вот кому я должен бы завидовать… Он всех нас, стариков, за пояс заткнет». Пушкин даже плакал над стихами Языкова - об этом много лет спустя рассказал в печати Гоголь.
Языков же очень сдержанно и порой даже недоброжелательно относился к поэзии Пушкина, и этого не изменила даже личная встреча поэтов. Однако самой личностью Пушкина Языков, беседой с ним был очарован: «Там не в одном вине заморском мы пили негу бытия!». Сильные впечатления о встрече нашли отражение в посланиях к А.С.Пушкину, к няне Пушкина, к Осиповой, «Тригорское» и других.
Последние годы пребывания в Дерпте ознаменовались созданием стихотворений «Пловец» и «Далеко в стране, стране далекой…». Композитор Константин Вильбоа позже положил стихи на музыку.
…А университетского диплома Языков так и не получил. В 1829 году он, 26-летний, переехал в Москву. Он писал и печатался, но прекрасно осознавал, что пора что-то менять, что время не стоит на месте, и от него, повзрослевшего, ждут уже большего. «Твои студенческие элегии дойдут до потомства, но ты прав, что хочешь избрать другую дорогу. С возмужалостью поэта должна мужать и его поэзия, без того не будет истины и настоящего вдохновения…» – писал Языкову в начале 1832 года Евгений Баратынский.
В Москве Николай Языков сблизился с будущими теоретиками и лидерами славянофильства, братьями Иваном и Петром Киреевскими, Михаилом Погодиным, Алексеем Хомяковым, Константином Аксаковым. Языков начал изучать Библию, и пришел к идее религиозного преобразования жизни - «Моя муза должна переродиться. Я перейду из кабака прямо в церковь. Пора и бога вспомнить».
«Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Ты, мной воспетая давно,
Еще в те дни, как пел я радость
И жизни праздничную сладость,
Искрокипучее вино, —
Тебе привет мой издалеча,
От москворецких берегов
Туда, где звонких звоном веча
Моих пугалась ты стихов;
Где странно юность мной играла,
Где в одинокий мой приют
То заходил бессонный труд,
То ночь с гремушкой забегала!
Пестро, неправильно я жил!
Там всё, чем бог добра и света
Благословляет многи лета
Тот край, всё: бодрость чувств и сил,
Ученье, дружбу, вольность нашу,
Гульбу, шум, праздность, лень — я слил
В одну торжественную чашу,
И пил да пел… я долго пил!
Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Тебя, звезду мою, найдет
Поэта вестник расторопный,
Мой бойкий ямб четверостопный,
Мой говорливый скороход:
Тебе он скажет весть благую.
Да, я покинул наконец
Пиры, беспечность кочевую,
Я, голосистый их певец!
Святых восторгов просит лира —
Она чужда тех буйных лет,
И вновь из прелести сует
Не сотворит себе кумира!
Я здесь! — Да здравствует Москва!
Вот небеса мои родные!
Здесь наша матушка-Россия
Семисотлетняя жива!
Здесь всё бывало: плен, свобода.
Орда, и Польша, и Литва,
Французы, лавр и хмель народа,
Всё, всё!.. Да здравствует Москва!»
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Ау»)
На 1830–1840-е годы приходится менее трети поэтического наследия Языкова, но стихи этой поры вошли в золотой фонд русской поэзии - «Весенняя ночь», «Перстень», «Пожар» и другие. Языкову рады самых известных литературных журналах «Славянин», «Новости литературы», в альманахах «Северная звезда», «Северные цветы».
В это же время у поэта обостряется тяжелое заболевание, Языков вынужден уехать из Москвы сначала в симбирское поместье, а затем на длительное лечение в Германию, Италию.
В деревне он писал мало, но зато из-под его пера вышли две стихотворные сказки: «Сказка о пастухе и диком вепре» и «Жар-птица». Впрочем, публика встретила жанровое новшество Языкова прохладно.
За границей поэт познакомился с Николаем Гоголем, который оказал большое влияние на мировоззрение и поэзию Языкова. Стихи заграничного периода резко отличаются от стихов молодого Языкова. Они наполнены тоской по дому и сожалением об ушедшей молодости.
За границей Языков прожил семь лет, после чего вернулся в Москву. Вновь погрузившись в круг славянофилов, Языков вступил в поэтическую полемику с «западниками» и творчески «проиграл»: его стихи постепенно утратили былую живость, превратившись в прямую пропаганду славянофильских идей. Произошло это постепенно, и он успел еще восхитить своими строками даже таких корифеев, как Гоголь и Жуковский:
«Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха,
И ликам ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены».
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Землетрясенье»)
Но пустившись в обвинения демократов в «измене русскому народу», Языков оказался в самой гуще полемики, а противники его были очень серьезны. Так, статья Белинского в «Отечественных записках» «Взгляд на русскую литературу 1844 года» включала самую жестокую критику поэтов-славянофилов Языкова и Хомякова. В статье отвергались претензии славянофильства и его поэтов на подлинную народность. «Являясь в печати, – писал Белинский о Языкове, – он старается закрыть свой фрак зипуном, поглаживает свою накладную бороду и, чтоб ни в чем не отстать от народа, так и щеголяет в своих стихах грубостью чувств и выражений. По его мнению, это значит быть народным! Хороша народность!»
Цикл стихов Языкова, направленных против Белинского, Герцена, Чаадаева, Грановского последними были восприняты настоящими «доносами», и Герцен в своем фельетоне «Москвитянин» и вселенная» изобличил их как произведения «исправительного характера».
Вышедшие книги поэта «56 стихотворений Н.Языкова» и «Новые стихотворения» стали объектом самого пристального внимания серьезных критиков. Виссарион Белинский и Николай Добролюбов в унисон отмечали, что Языков остановился в своем развитии. Что поэзия его носит поверхностный характер, не имеет глубоко содержания, в ней нет философского осмысления действительности, а идеи, которые он пытается донести до общества, назвали «убогими». «Заживо умерший талант» – в своей манере вынес суровый вердикт Белинский.
С репутацией «махрового реакционера Николай Языков умер в Москве в 1846 году в возрасте 43 лет.
И хотя творчество Языкова оказало влияние на таких мэтров XX века, как Александр Блок, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Николай Асеева, Борис Пастернака и других, в советские годы репутация Николая Михайловича продолжала оставаться неважной – в самом деле, образования не закончил, на службе Отчизне не состоял, на словах декларировал патриотизм, а сам поддержал реакционное общественное движение… словом, так и не оправдал больших надежд русской литературы. Впрочем, до изъятия его книг из библиотек, конечно, не дошло, некоторые его стихи рекомендовались к прочтению и советским школьникам.
Хорошо, что время, как говорится, все расставляет по местам. Ведь и Пушкин в свое время призывал не судить слишком строго творчество Батюшкова: «Уважим в нем несчастия и не созревшие надежды». В случае с Николаем Языковым, на наш взгляд, и вовсе никому не удалось перечеркнуть сделанного им в лучшую творческую пору. Даже ему самому этого сделать не удалось.
Горный ключ чуть-чуть журчит.
Сад тенистый бесприютен,
Не шелохнет и молчит.
Попечитель винограда,
Летний жар ко мне суров;
Он противен мне измлада,
Он, томящий до упада,
Рыжий враг моих стихов.
Ну-те, братцы, вольно, смело!
Собирайся, рать моя!
Нам давно пора за дело!
Ну, проворнее, друзья!
Неповертливо и ломко
Слово жмется в мерный строй
И выходит стих неемкой,
Стих растянутый, не громкой
Сонный, слабый и плохой!
Право, лучше знаменитой
Наш мороз! Хоть он порой
И стучится к нам сердито,
Но тогда камин со мной.
Мне тепло, и горя мало;
Хорошо душе тогда:
В стих слова идут не вяло,
Строен, крепок он удало
И способен хоть куда!»
(Николай Языков, «К стихам моим»)
Факт первый. Виссарион Белинский писал: «Несмотря на неслыханный успех Пушкина, господин Языков в короткое время успел приобрести огромную известность. Все были поражены оригинальною формой и оригинальным содержанием поэзии г. Языкова, звучностью, яркостью, блеском и энергиею его стиха».
Факт второй. Александра Пушкина и сегодня знают во всем мире, а Николая Языкова - лишь немногие.
В 2023 году, 16 марта, исполняется 220 лет со дня рождения поэта эпохи романтизма, «золотого века русской поэзии» Николая Михайловича Языкова.
«Спокоен я: мои стихи
Живит не ложная свобода,
Им не закон – чужая мода,
В них нет заемной чепухи
И перевода с перевода;
В них неподдельная природа,
Свое добро, свои грехи!»
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Н.Д. Киселеву отчет о любви»)
Спокоен был Языков, называвший себя «поэтом радости и хмеля», «поэтом разгула и свободы».
…Что касается Пушкина:
«О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз, -
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пророк изящного! забуду ль,
Как волновалася во мне,
На самой сердца глубине,
Восторгов пламенная удаль,
Когда могущественный ром
С плодами сладостной Мессины,
С немного сахара, с вином,
Переработанный огнем,
Лился в стаканы-исполины?
Как мы, бывало, пьем да пьем,
Творим обеты нашей Гебе,
Зовем свободу в нашу Русь,
И я на вече, я на небе!
И славой прадедов горжусь!
Мне утешительно доселе,
Мне весело воспоминать
Сию поэзию во хмеле,
Ума и сердца благодать.
Теперь, когда Парнаса воды
Хвостовы черпают на оды
И простодушная Москва,
Полна святого упованья,
Приготовляет торжества
На светлый день царевенчанья, -
С челом возвышенным стою
Перед скрижалью вдохновений*
И вольность наших наслаждений
И берег Сороти пою!
______________________________
* Аспидная доска, на которой стихи пишу.
(Примеч. Н.М. Языкова.)»
(Николай Языков, «Пушкину (О ты, чья дружба мне дороже)»)
Александр Сергеевич, как известно, был не из тех, кто остается в долгу:
«Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует:
Они жрецы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Друг другу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью.
Клянусь Овидиевой тенью:
Языков, близок я тебе.
Давно б на Дерптскую дорогу
Я вышел утренней порой
И к благосклонному порогу
Понес тяжелый посох мой,
И возвратился б, оживленный
Картиной беззаботных дней,
Беседой вольно-вдохновенной
И звучной лирою твоей.
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю где проснусь. —
Всегда гоним, теперь в изгнанье
Влачу закованные дни.
Услышь, поэт, мое призванье,
Моих надежд не обмани.
В деревне, где Петра питомец,
Царей, цариц любимый раб
И их забытый однодомец,
Скрывался прадед мой арап,
Где, позабыв Елисаветы
И двор, и пышные обеты,
Под сенью липовых аллей
Он думал в охлажденны леты
О дальней Африке своей, —
Я жду тебя. Тебя со мною
Обнимет в сельском шалаше
Мой брат по крови, по душе,
Шалун, замеченный тобою;
И муз возвышенный пророк,
Наш Дельвиг все для нас оставит.
И наша троица прославит
Изгнанья темный уголок.
Надзор обманем караульный,
Восхвалим вольности дары
И нашей юности разгульной
Пробудим шумные пиры,
Вниманье дружное преклоним
Ко звону рюмок и стихов,
И скуку зимних вечеров
Вином и песнями прогоним».
(Александр Пушкин, «К Языкову (Издревле сладостный союз)»)
Николай Языков родился в городе Симбирск, в семье, принадлежащей к старинному дворянскому роду. В богатой семье Языковых было 6 детей: трое братьев и три сестры. Детство поэта прошло в селе Языково, до 11 лет он обучался дома, затем был отправлен в Петербург – шесть лет будущий поэт учился сначала в Горном кадетском корпусе, где уже грызли гранит наук старшие братья Петр Михайлович и Александр Михайлович, затем, недолго, в Институте инженеров путей сообщения. Учеба не стала «коньком» молодого Николая: в первом из образовательных заведений он не сдал экзаменов из-за своей нелюбви к точным наукам, из второго и вовсе его отчислили за прогулы. Но потерянными эти годы в Петербурге Николай Языков не считал. К тому в Горном кадетском корпусе нашелся человек, который заметил склонность Николая к филологии и сумел помочь юноше определиться с выбором жизненного пути. Этим человеком был учитель русского языка и литературы А.Д.Марков:
«Кипят и блещут фински волны
Перед могилою твоей;
Широким пологом над ней
Склонили сосны, мрака полны,
Печальный шум своих ветвей: Так жизнь пленительным волненьем
В тебе кипела молодом;
Так ты блистал своим умом,
И самобытным просвещеньем,
И поэтическим огнем.Но рано, рано годы злые
Тебя настигну ли толпой,
И темны стали над тобой,
Как эти сосны гробовые,
Угрюмой движимы грозой.Цепями нужд обремененный,
Без друга, в горе и слезах
Погиб ты… При чужих водах
Лежит, безгласный и забвенный,
Многострадальческий твой прах.О! мне ль забыть тебя! Как сына,
Любил ты отрока меня;
Ты предузнал, кто буду я,
И что прекрасного судьбина
Мне даст на подвиг бытия! Твои радушные заботы
Живое чувство красоты
Во мне питали; нежно ты
Лелеял первые полеты
Едва проснувшейся мечты.Лета прошли. Не камню предал
Ты семена благих трудов:
Для светлой жизни я готов,
Я сердцем пламенным уведал
Музыку мыслей и стихов! Прими ж привет мой благодарный
За много, много красных дней,
Блестящих в памяти моей,
Как образ месяца янтарный
В стекле играющих зыбей!»
(Николай Языков, «Памяти А.Д. Маркова»)
В 16 лет Языков написал и опубликовал свои первые стихотворения, начал печататься и приобрел первые литературные знакомства – с поэтами Баратынским, Дельвигом, издателем Воейковым.
В 1822 году для продолжения учебы Николай Языков приехал в город Дерпт (город Юрьев, теперь – Тарту) и поступил в местный университет - на философский факультет. На протяжении семи лет он слушал лекции по истории, эстетике, философии, истории искусства, русской словесности, изучал немецкий, греческий языки, много читал и писал сам. Находилось время и для шумных студенческих компаний, отличавшихся здесь, в отличие от столичных, повышенным вольномыслием – сокурсники отмечали, что «…Языков был превосходный товарищ, бравый бурш всею душой, мастер фехтовать и далеко не враг веселых пирушек». Выписывая русские журналы и альманахи, в своих письмах из Дерпта Языков нередко критиковал современных авторов, в том числе, и Пушкина.
Сам он писал без устали, и критика того времени была к нему благосклонна: «Юный вдохновенный певец отечественных доблестей, Языков, как веселая надежда, пробуждает в сердце нашем прекрасные помыслы. Он исполнен поэтического огня и смелых картин…Его дарование быстро идет блистательным путем своим. Он сжат, ровен, силен».
Вокруг поэта образовался кружок русских студентов, по его инициативе была учреждена русская студенческая корпорация «Рутения». В 1823 году Языков создал цикл «бурсацкой поэзии».
«Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим
И пылкой вольности дары
Заботой светскою не губим.
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим.Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!
Мы пьем, пируем и поем
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело! Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны,
Наш ум — не раб чужих умов,
И чувства наши благородны.
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны.Приди сюда хоть русской царь,
Мы от бокалов не привстанем.
Хоть громом бог в наш стол ударь,
Мы пировать не перестанем.
Приди сюда хоть русской Царь,
Мы от бокалов не привстанем.Друзья! бокалы к небесам
Обет правителю природы:
«Печаль и радость — пополам,
Сердца — на жертвенник свободы!»
Друзья! бокалы к небесам
Обет правителю природы.Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!»
(Николай Языков, «Песни (Мы любим шумные пиры»)
В 1829 году поэт создал второй цикл, за который и получил прозвище «поэт хмеля, певец пиров».
Любовная лирика Языкова посвящена нескольким женщинам, но главной музой молодого поэта стала племянница Жуковского Александра Андреевна Воейкова .
«Она - завоевательница воли
И для поэтов создана!
Она меня обворожила:
Какая сладость на устах,
Какая царственная сила
В ее блистательных очах!
Она мне все. Ее творенья –
Мои живые вдохновенья,
Мой пламень в сердце и стихах».
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «А.Н. Вульфу (Мой брат по вольности и хмелю»).
Характерно, что исследователи творчества поэта полагают, что в жизни Николай Языков был гораздо в меньшей степени поклонником гулянок и вина, нежели представал таковым в своих стихах, а что касается прекрасного пола, то, говорят, поэт «женщин боялся как огня».
Из Дерпта Языков неоднократно приезжал в родные места. В один из таких приездов в 1826 году произошла первая встреча Языкова с Пушкиным – Александр Сергеевич и явился ее инициатором. Пушкину импонировало языковские «избыток чувств» и «буйство молодое». Петру Вяземскому он писал о Языкове: «Ты изумишься, как он развернулся и что из него будет. Если уж завидовать, так вот кому я должен бы завидовать… Он всех нас, стариков, за пояс заткнет». Пушкин даже плакал над стихами Языкова - об этом много лет спустя рассказал в печати Гоголь.
Языков же очень сдержанно и порой даже недоброжелательно относился к поэзии Пушкина, и этого не изменила даже личная встреча поэтов. Однако самой личностью Пушкина Языков, беседой с ним был очарован: «Там не в одном вине заморском мы пили негу бытия!». Сильные впечатления о встрече нашли отражение в посланиях к А.С.Пушкину, к няне Пушкина, к Осиповой, «Тригорское» и других.
Последние годы пребывания в Дерпте ознаменовались созданием стихотворений «Пловец» и «Далеко в стране, стране далекой…». Композитор Константин Вильбоа позже положил стихи на музыку.
…А университетского диплома Языков так и не получил. В 1829 году он, 26-летний, переехал в Москву. Он писал и печатался, но прекрасно осознавал, что пора что-то менять, что время не стоит на месте, и от него, повзрослевшего, ждут уже большего. «Твои студенческие элегии дойдут до потомства, но ты прав, что хочешь избрать другую дорогу. С возмужалостью поэта должна мужать и его поэзия, без того не будет истины и настоящего вдохновения…» – писал Языкову в начале 1832 года Евгений Баратынский.
В Москве Николай Языков сблизился с будущими теоретиками и лидерами славянофильства, братьями Иваном и Петром Киреевскими, Михаилом Погодиным, Алексеем Хомяковым, Константином Аксаковым. Языков начал изучать Библию, и пришел к идее религиозного преобразования жизни - «Моя муза должна переродиться. Я перейду из кабака прямо в церковь. Пора и бога вспомнить».
«Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Ты, мной воспетая давно,
Еще в те дни, как пел я радость
И жизни праздничную сладость,
Искрокипучее вино, —
Тебе привет мой издалеча,
От москворецких берегов
Туда, где звонких звоном веча
Моих пугалась ты стихов;
Где странно юность мной играла,
Где в одинокий мой приют
То заходил бессонный труд,
То ночь с гремушкой забегала!
Пестро, неправильно я жил!
Там всё, чем бог добра и света
Благословляет многи лета
Тот край, всё: бодрость чувств и сил,
Ученье, дружбу, вольность нашу,
Гульбу, шум, праздность, лень — я слил
В одну торжественную чашу,
И пил да пел… я долго пил!
Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Тебя, звезду мою, найдет
Поэта вестник расторопный,
Мой бойкий ямб четверостопный,
Мой говорливый скороход:
Тебе он скажет весть благую.
Да, я покинул наконец
Пиры, беспечность кочевую,
Я, голосистый их певец!
Святых восторгов просит лира —
Она чужда тех буйных лет,
И вновь из прелести сует
Не сотворит себе кумира!
Я здесь! — Да здравствует Москва!
Вот небеса мои родные!
Здесь наша матушка-Россия
Семисотлетняя жива!
Здесь всё бывало: плен, свобода.
Орда, и Польша, и Литва,
Французы, лавр и хмель народа,
Всё, всё!.. Да здравствует Москва!»
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Ау»)
На 1830–1840-е годы приходится менее трети поэтического наследия Языкова, но стихи этой поры вошли в золотой фонд русской поэзии - «Весенняя ночь», «Перстень», «Пожар» и другие. Языкову рады самых известных литературных журналах «Славянин», «Новости литературы», в альманахах «Северная звезда», «Северные цветы».
В это же время у поэта обостряется тяжелое заболевание, Языков вынужден уехать из Москвы сначала в симбирское поместье, а затем на длительное лечение в Германию, Италию.
В деревне он писал мало, но зато из-под его пера вышли две стихотворные сказки: «Сказка о пастухе и диком вепре» и «Жар-птица». Впрочем, публика встретила жанровое новшество Языкова прохладно.
За границей поэт познакомился с Николаем Гоголем, который оказал большое влияние на мировоззрение и поэзию Языкова. Стихи заграничного периода резко отличаются от стихов молодого Языкова. Они наполнены тоской по дому и сожалением об ушедшей молодости.
За границей Языков прожил семь лет, после чего вернулся в Москву. Вновь погрузившись в круг славянофилов, Языков вступил в поэтическую полемику с «западниками» и творчески «проиграл»: его стихи постепенно утратили былую живость, превратившись в прямую пропаганду славянофильских идей. Произошло это постепенно, и он успел еще восхитить своими строками даже таких корифеев, как Гоголь и Жуковский:
«Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха,
И ликам ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены».
(Николай Языков, фрагмент стихотворения «Землетрясенье»)
Но пустившись в обвинения демократов в «измене русскому народу», Языков оказался в самой гуще полемики, а противники его были очень серьезны. Так, статья Белинского в «Отечественных записках» «Взгляд на русскую литературу 1844 года» включала самую жестокую критику поэтов-славянофилов Языкова и Хомякова. В статье отвергались претензии славянофильства и его поэтов на подлинную народность. «Являясь в печати, – писал Белинский о Языкове, – он старается закрыть свой фрак зипуном, поглаживает свою накладную бороду и, чтоб ни в чем не отстать от народа, так и щеголяет в своих стихах грубостью чувств и выражений. По его мнению, это значит быть народным! Хороша народность!»
Цикл стихов Языкова, направленных против Белинского, Герцена, Чаадаева, Грановского последними были восприняты настоящими «доносами», и Герцен в своем фельетоне «Москвитянин» и вселенная» изобличил их как произведения «исправительного характера».
Вышедшие книги поэта «56 стихотворений Н.Языкова» и «Новые стихотворения» стали объектом самого пристального внимания серьезных критиков. Виссарион Белинский и Николай Добролюбов в унисон отмечали, что Языков остановился в своем развитии. Что поэзия его носит поверхностный характер, не имеет глубоко содержания, в ней нет философского осмысления действительности, а идеи, которые он пытается донести до общества, назвали «убогими». «Заживо умерший талант» – в своей манере вынес суровый вердикт Белинский.
С репутацией «махрового реакционера Николай Языков умер в Москве в 1846 году в возрасте 43 лет.
И хотя творчество Языкова оказало влияние на таких мэтров XX века, как Александр Блок, Валерий Брюсов, Андрей Белый, Николай Асеева, Борис Пастернака и других, в советские годы репутация Николая Михайловича продолжала оставаться неважной – в самом деле, образования не закончил, на службе Отчизне не состоял, на словах декларировал патриотизм, а сам поддержал реакционное общественное движение… словом, так и не оправдал больших надежд русской литературы. Впрочем, до изъятия его книг из библиотек, конечно, не дошло, некоторые его стихи рекомендовались к прочтению и советским школьникам.
Хорошо, что время, как говорится, все расставляет по местам. Ведь и Пушкин в свое время призывал не судить слишком строго творчество Батюшкова: «Уважим в нем несчастия и не созревшие надежды». В случае с Николаем Языковым, на наш взгляд, и вовсе никому не удалось перечеркнуть сделанного им в лучшую творческую пору. Даже ему самому этого сделать не удалось.
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М Горького
