Когда о нём заговорили, как о талантливом писателе, он, 22-летний, пожал плечами и начал собирать рюкзак для очередного путешествия
«Наш корабль шёл в Анадырском заливе. Была ночь. Я стоял на корме. Льдины за бортами шуршали, ломались. Дул сильный ветер со снегом, но море было спокойно, тяжёлые льды не давали ему разбушеваться. Корабль пробирался между льдинами малым ходом. Скоро начнутся ледяные поля. Капитан вёл корабль осторожно, чтобы не врезаться во льды.
Вдруг я слышу: что-то как плеснёт у самого борта, даже корабль на волне качнуло.
Смотрю: какое-то чудовище за бортом. То отплывёт, то приблизится и тяжко-тяжко вздыхает. Исчезло, появилось впереди корабля, вынырнуло у самой кормы, вода от его всплесков зелёным светом горит.
Кит! А какой, никак не разберу.
Всю ночь за кораблём плыл и вздыхал.
А на рассвете разглядел я его: голова тупая, как кувалда, длинная – ни у одного зверя такой нет, глазки крошечные, а ноздря всего одна. Из воды её высунет, фонтан пара выпустит, вздохнёт тяжело и опять уйдёт под воду.
Это молодой кашалот.
Тут проснулся капитан, вышел на палубу.
Я спросил у него:
– Что это он плывёт за нами?
– Да верно, принял наше судно за кита. Молодой ещё, молоко на губах не обсохло. И видно, отстал от матери, от своего стада. Все кашалоты, как начинаются осенние штормы, уходят к экватору.
Пока капитан рассказывал, кашалот отстал от корабля и поплыл на юг. Фонтан его ещё долго был виден между льдами, потом исчез.
– Экватор пошёл искать, – сказал капитан.
Тут даже и я вздохнул: найдёт ли это маленькое чудовище свою маму?».
(Геннадий Снегирёв, «Маленькое чудовище»)
«Когда я путешествую по нашей стране, я всегда удивляюсь кедрам в Саянских горах и китам в дальневосточных морях... Когда удивляешься, хочется рассказать, какая у нас огромная страна и всюду столько интересного! В Воронежском заповеднике разводят бобров и переселяют их на сибирские речки. На юге, в Ленкорани, не бывает зимы, а в Тувинской тайге зимой бывают такие морозы, что деревья трескаются. Но мороз не мешает отважным охотникам искать в тайге соболей и белок. Школьники тоже ходят в тайгу вместе с учителем и учатся распутывать следы зверей, разводить костёр. Ведь они, когда вырастут, будут охотниками. Обо всём этом вы прочтёте в книге, и, наверное, вам захочется всюду побывать и всё увидеть своими глазами», – написал сам автор в предисловии к своей книге «В разных краях». Перед тем, как написать, Геннадий Снегирёв был матросом и плавал по Тихому океану. Был звероловом, ихтиологом, смотрителем зоопарка, орнитологом, ходил с геологами по Восточной Сибири и горному Алтаю, участвовал в экспедициях в Якутии, Арктике, Туркмении, Бурятии. Побывал на Курильских островах и на Камчатке – да где он только не был, неутомимый путешественник, ставший детским писателем! Правда, некоторые утверждают, что он буквально родился поэтом… Как сказал Константин Паустовский, «по существу многие рассказы Снегирёва ближе к поэзии, чем к прозе, – к поэзии чистой, лаконичной и заражающей читателя любовью к родной стране и природе, во всех её проявлениях – и малых и больших».
В 2023 году, 20 марта, исполняется 90 лет со дня рождения Геннадия Яковлевича Снегирёва.
Геннадий Снегирёва родился в Москве. «Мой отчим 17 лет отсидел в лагерях, строил северную Норильскую железную дорогу. Его пытали, и он перенёс эти пытки, потому что его родной сын сражался на фронте, и он не хотел, чтобы на него упала тень. Но сын был уже убит, и если бы отчим знал, что он убит, он бы во всём признался и оговорил бы себя. Отца я своего не знал, потому что родители развелись до моего рождения. Но отчим любил меня, он был физик-теоретик. Он по доносу попал в лагеря, и из него сделали лагерную пыль. Просто. Я жил фактически без отца», – писал сам Геннадий Яковлевич.
Семья жила трудно, впроголодь. Но больше, чем о хлебе Гена мечтал о далёких путешествиях, о чём он также упомянул в автобиографии. Путешествия начались раньше, чем можно было бы предположить, но не при тех обстоятельствах, о каких мечталось – когда началась война, Гена вместе с мамой, бабушкой и дедушкой уехал в эвакуацию. В поволжской деревне под Чапаевском (Самарская область), Гена научился пасти овец, подружился с местными мальчишками, бегал ежедневно с ними в степь. А есть такая примета: кто в степи побывал хоть однажды, на всю жизнь в неё влюбится. С Геннадием так и произошло.
В послевоенной Москве «…я закончил три класса, но мне засчитали четыре – лишь бы я ушёл из вечерней школы. Я был типичным мальчиком военного времени. Я приходил в школу раздетым, а когда уходил – забирал из раздевалки пальто. В ремесленном учился, чтобы рабочую карточку дали. Тогда же голод был… Чтобы прокормиться, приходилось всё время чем-то спекулировать. Особенно выгодно было торговать в розницу папиросами. Тогда были “Пушка”, “Красная звезда”, “Дели”. Мы продавали папиросы, и нам вполне хватало, чтобы купить сайки хлеба и ещё принести домой».
Дома он завёл целый зоопарк – лиса, взятая из зоопарка, морские свинки, собаки, аквариумные рыбки. Он любил бродить по подмосковным лесам: «И стоило мне в осеннем лесу услышать крик синицы, как я обо всём забывал… Это были самые лучшие минуты моей жизни».
«На Чистопрудном бульваре я увидел человека, окружённого нашей дворовой шпаной. Человек был высокий, в куртке, сшитой из клетчатого пледа, и он держал в руке пробирку. Я подошёл близко, в пробирке был скорпион заспиртованный. Детям он рассказывал про пустыню, а они слушали, что на месте пустыни было море Тетис. Потом он вытащил вот такие акульи зубы, почти с ладонь, которые были коричневые от времени. И так мы с ним познакомились. И что интересно – это и к другим настоящим ученым относится, – я никогда не чувствовал разницы в возрасте, сколь бы человеку ни было лет. Ведь Иоффе был тогда уже старик…». Так будущий писатель познакомился с учёным-эмбриологом Николаем Абрамовичем Иоффе.
В тринадцать лет Геннадий, так и не окончивших «ремеслуху», начал работать учеником препаратора на кафедре ихтиологии Московского университета. На биофаке преподавали учёные с мировыми именами: Николай Плавильщиков, Петр Шмидт и другие. «Это и было моим образованием, потому что я общался со старыми интеллигентами, профессорами… Кстати, кто-то из иностранных учёных отметил, что если самую сложную теорию нельзя объяснить семилетнему мальчику, то это значит теория порочна. Я всегда получал от учёных ответы на самом простом уровне. Общение с ними заменило мне школу и вообще всё. Я в этой атмосфере научился порядочности, честности, всему тому, что мне не позволяло всю мою жизнь врать…».
Полярный летчик, Герой Советского Союза, только что вернувшийся с войны Владимир Дмитриевич Лебедев, ещё до Великой Отечественной начавший читать лекции студентам на кафедре ихтиологии (С 1947 по 1949 год фронтовик Лебедев работал старшим лаборантом кафедры, а в 1949 году поступил в аспирантуру. Интенсивно занимался палео-ихтиологическими исследованиями и в 1954 году блестяще защитил диссертацию на тему «Пресноводная четвертичная ихтиофауна Европейской части СССР», за которую ему была присуждена сначала учёная степень кандидата биологических наук, а затем ученая степень доктора биологических наук), сыграл в судьбе Снегирёва особенную роль. Он взял 13-летнего пацана в экспедицию на Чудское озеро. Вместе они изучали рыбьи кости и чешую и через некоторое время Снегирёв стал сотрудником лаборатории по болезням рыб в Институте морского рыбного хозяйства и океанографии. Он даже впервые вывел в аквариуме дальневосточную креветку лимнеус и амурскую рыбку бычка. «Потом оттуда я перешел во ВНИИ океанологии – там работал мой друг, художник Кондаков – лучший рисовальщик обитателей морей и океанов, специалист по головоногим моллюскам: осьминоги, кальмары».
…Субтильного телосложения Снегирёв увлёкся, помимо ихтиологии, ещё и боксом и стал чемпионом Москвы среди юношей наилегчайшего веса. Однако, спортивные успехи сыграли с юношей злую шутку: «У меня была ангина, когда были соревнования на первенство Москвы. И я вышел на ковер больной. Тогда я получил осложнение на сердце и два года пролежал неподвижно в постели, а было мне 18 лет. Мы жили в комнате коммунальной квартиры, где кроме меня было ещё 10 человек. Моя бабушка, попивая чаек, говорила: “Ну вот, теперь ты никому не нужен, и грузчиком ты быть не можешь. А вот Витя Фокин поступил в электромеханический техникум”. Она пригласила какого-то профессора Шолле. И я слышал, как они шепчутся, и он ей говорил, что я безнадёжен, скоро умру. Но я вылежал. Оставаться в этой комнате я не хотел, и я нанялся лаборантом в экспедицию на “Витязе” по изучению глубоководных рыб Курило-Камчатской впадины. Никто не хотел идти на “Витязе”, потому что он был без дополнительной ледовой обшивки. Раньше на нём возили из Южной Америки в Европу бананы. Я подумал так: или я подохну, или вернусь здоровым. Это был очень трудный рейс: надо было плыть по Охотскому морю, самому бурному и холодному, потом по Тихому океану – через Японский пролив вдоль Тускарора – до Чукотки. Я вернулся выздоровевшим, хотя с тех пор я всё время чувствую себя уставшим».
Тот рейс было очень рискованным. «Чем дальше мы шли на север, тем сильнее были шторма и шквалы со снегом. Ночью всех поднимали по тревоге, чтобы скалывать топорами лёд с поручней, с рей, с палубы. Потом начались ледяные поля. “Витязь” был без ледовой обшивки. И, дойдя до широты бухты Угольной, повернул обратно. …Корабль останавливался на глубине. И производились там всякие исследования… Гидрологи измеряли температуры на глубине 400 метров. А у нас, у ихтиологов, был сачок металлический, стакан такой. Вот мы его опускали, потом поднимали, и всё, что попадалось в самый кошелечек внизу, доставали. Сверху лилась ледяная вода, корабль был весь обледеневший, и топорами рубили лёд, потому что корабль мог отяжелеть. И вот я этот стаканчик приносил к себе в лабораторию и, выливая в сосуд, смотрел, что там есть. Там однажды попалась рыба-лампочка – лампанидус, которая была усеяна и светилась голубыми фонариками. Лампанидус плавал на глубине 400 метров. Он у меня жил только до утра, а к утру фонарики погасли, и он умер. Я думаю, он освещал себе дорогу и другим рыбам, этого никто не знает, но иначе зачем ему эти лампочки, эти голубые фонарики?..»
В 17 лет Снегирёв «переквалифицировался» в звероловы. «На самых глухих речках, болотах, озёрах Белоруссии мы всё лето ловили бобров и, когда кончился летний сезон, перевозили их в товарном вагоне до Омска, а потом, по Иртышу, на небольшой приток-речку Назым. И там выпускали. Я остался до начала зимы наблюдать, как они расселяются по Назыму. Бобровым наблюдателем».
Потом были геологические экспедиции в Центральные Саяны, в Туву. Потом Владимир Лебедев, уже ставший профессором, в 1964 году взял своего молодого друга в рискованный экспериментальный рейс на выживание по сибирской реке Лене, начиная с верховьев и кончая дельтой на севере Заполярья. Экспедиция продолжалась два года. Об этом путешествии Снегирёв позже написал книгу «На холодной реке».
И на том путешествия не закончились. Снегирёв, путешествуя, менял профессии – то был егерем в Копетдагском заповеднике Южной Туркмении, то как заправский оленевод, гонял этих благородных животных на Чукотке.
Другой давно бы на месте Снегирёв уже давно стал знаменитым ученым – что стоило практикующему зоологу написать пару-тройку научных работ и стать молодым кандидатом? Молодой путешественник не задумывался над этим. Карьера его не интересовала. И когда о нём заговорили, как о талантливом писателе, – а его первая книга «Обитаемый остров» вышла в 1955 году, автору едва исполнилось 22, – он только пожимал плечами и собирал рюкзак для очередной поездки.
В литературу же Геннадий вошел следующим образом: вернувшийся из очередной экспедиции 20-летний парень оказался в отдыхающей компании, и развлекал собравшихся рассказами о своих приключениях. Слушали его с большим вниманием, и один из гостей предложил Геннадию записать свои рассказы – их можно будет передать на детское радио. Снегирёв записал, ни на что не рассчитывая, но обещавший слов на ветер не бросал – передал записи своей знакомой. Этой знакомой была поэтесса Вероника Тушнова – она отнесла рукопись на радио, где их сразу же пустили в эфир. После этого автором заинтересовался «Детгиз».
Пока «Обитаемый остров» находился в печати, Снегирёв пошёл в геологическую экспедицию. Вернулся, вновь уехал. У него, как у Джанни Родари, есть свои «сказки по телефону» – бывало, он надиктовывал короткие рассказы московскому редактору действительно по телефону. «Я 14 раз был в Средней Азии, только в Самарканде два раза. В Туркмении я лесником работал. В Батхызе я был – это плато, где запасал Александр Македонский вяленое мясо перед тем, как вторгнуться в Персию. Там гиены, леопарды, кобры, там индийская фауна, фисташковые рощи, царство дикобразов. В Туве я был два раза. Последний раз я писал книгу про оленей. Она вышла во Франции. Я ходил на китобойце «Ураган»».
В детстве Гена любил играть в такую игру: мысленно «оживлял» географическую карту, силясь представить, что происходит в настоящий момент в той или иной точке мира. Уже «маститым», Геннадий Яковлевич говорил: «Когда я вижу незнакомую мне детскую книжку, я всегда думаю: а поможет ли эта книжка ребятам оживить ещё кусочек карты?»
Геннадий Снегирёв: «Для того чтобы писать для детей, да и для взрослых, нужно очень хорошо знать жизнь и иметь слух на язык. Если слуха на язык нет, лучше вообще не браться писать. С композицией ничего не выйдет, если будешь писать то, что видел, как некоторые. Ещё подписывают так: «рассказ-быль». Что это такое? Если пишешь для маленьких, надо постоянно осознавать, что жизнь – это чудо: и в малых проявлениях, и в больших. А писатель не должен заниматься только писательством. Он должен все время менять свою жизнь, тогда у него будет о чём писать… А если ты много видел в жизни, то никогда не ошибешься, даже додумывая. Писатель обязательно должен додумывать. Я люблю таких писателей, чтобы нельзя было ни одного слова выкинуть или вставить. Ведь для того чтобы написать даже коротенький рассказ, нужно подбирать язык для него. Потому что одно слово вызывает к жизни другое. То, что годится для длинного рассказа, совершенно не годится для короткого».
Снегирёв стал автором 150 книг, изданных 50-миллионным тиражом в Советском Союзе, в Японии, Франции, Германии, в Италии и в Польше, в Америке и других странах.
Интересно вспоминал о писателе его друг художник Виктор Чижиков: «Когда Снегирев получил от Союза писателей долгожданную однокомнатную квартиру, первое, что он сделал, построил бассейн по центру единственной комнаты, потом он достал где-то здоровенного осетра и запустил его в этот бассейн. Гена устраивал для друзей специальные показы, для чего даже завел удочку. Проживание с осетром было, к сожалению, непродолжительным, так как от соседей снизу стали поступать жалобы, что бассейн протекает. Была вызвана комиссия. С комиссией беседовала мама Снегирева. Она объяснила, что Гена – писатель, что он пишет о природе, животных. Поэтому он построил бассейн и завёл осетра, чтобы наблюдать за ним и о нём писать. Председатель комиссии поинтересовалась: “А не собирается ли Ваш сын писать про китов?” Судьба бассейна, а с ним и осетра, была решена. Когда моему сыну Саше было лет пять-шесть, я повёл его в Зоологический музей, что на Большой Никитской. В музее мы встретили Снегирёва с дочкой Машей. Гена провёл нас по музею, рассказывая обо всех экспонатах, встречавшихся на нашем пути. Более интересного посещения музея не было в моей жизни! А напоследок он завёл нас в мастерскую, где изготавливались чучела птиц и животных. Оттуда Маша и Саша вышли с маленькими, очень яркими и красивыми букетиками. Это были букетики из перьев попугаев. Оказалось, Снегирёв раньше работал в этом музее, и он попросил девушку-сотрудницу сделать ребятам эти букеты».
Сам Снегирёв описывал случай с бассейном чуть иначе: «Мы жили на пятом этаже, на Комсомольском проспекте. Это была правительственная трасса. Иногда, когда напивался, я безобразничал. Соседи писали на меня доносы, что я безобразничаю на правительственной трассе, тем самым оскорбляя правительство. Однажды я там решил построить аквариум на три тонны воды. Я нашел людей, которые таскали кирпичи, месили цемент, вставляли стёкла. Но соседи пронюхали и решили, что пол провалится на них. Они обратились в газету, и тогда приехал корреспондент Лавров из “Вечерки”, который написал, что писатель Снегирев – а представление у обывателей, что у писателя есть кабинет, пишущие машинки, телефон стоит справа, – построил у себя в новой квартире бассейн, где его жена купалась голая, а потом, выпрыгнув оттуда, выплясывала на медвежьей шкуре. Там не упоминалось то, что мы жили в однокомнатной квартире. В аквариуме я хотел сделать три отделения: для крупных рыб семейства хромисов, в другом – холодноводных, в третьем – я ещё не решил. Но пока мы с женой ездили в ялтинский Дом творчества, вышел фельетон. Мой отчим прочитал его и разломал аквариум, сбросил с балкона кирпичи – ночью, чтоб никто не видел, а потом умер...».
Снегирёва боготворили не только маленькие читатели всего Советского Союза. Желанным гостем детский писатель был на авангардистких «тусовках» – Снегирёв развлекал московскую интеллигенцию своими устными и совсем недетскими рассказами-анекдотами. Ими восхищались Константин Паустовский, Юрий Олеша, Михаил Светлов, Юрий Домбровский, Николай Глазков, Наум Коржавин, Давид Самойлов, Евгений Винокуров, Юрий Коваль и Юрий Мамлеев, Юз Алешковский, Андрей Битов и многие другие. За Снегирёвым пытались записывать, в частности, Владимир Глоцер – но не получалось. Пытались пересказывать – но не выходило. Об этих рассказиках Снегирёва, называя его Зябликовым, упоминает в «Улетающем Монахове» и в «Ожидании обезьян» Андрей Битов.
Скончался 70-летний Геннадий Снегирёв 14 января 2004 года.
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М Горького
Вдруг я слышу: что-то как плеснёт у самого борта, даже корабль на волне качнуло.
Смотрю: какое-то чудовище за бортом. То отплывёт, то приблизится и тяжко-тяжко вздыхает. Исчезло, появилось впереди корабля, вынырнуло у самой кормы, вода от его всплесков зелёным светом горит.
Кит! А какой, никак не разберу.
Всю ночь за кораблём плыл и вздыхал.
А на рассвете разглядел я его: голова тупая, как кувалда, длинная – ни у одного зверя такой нет, глазки крошечные, а ноздря всего одна. Из воды её высунет, фонтан пара выпустит, вздохнёт тяжело и опять уйдёт под воду.
Это молодой кашалот.
Тут проснулся капитан, вышел на палубу.
Я спросил у него:
– Что это он плывёт за нами?
– Да верно, принял наше судно за кита. Молодой ещё, молоко на губах не обсохло. И видно, отстал от матери, от своего стада. Все кашалоты, как начинаются осенние штормы, уходят к экватору.
Пока капитан рассказывал, кашалот отстал от корабля и поплыл на юг. Фонтан его ещё долго был виден между льдами, потом исчез.
– Экватор пошёл искать, – сказал капитан.
Тут даже и я вздохнул: найдёт ли это маленькое чудовище свою маму?».
(Геннадий Снегирёв, «Маленькое чудовище»)
«Когда я путешествую по нашей стране, я всегда удивляюсь кедрам в Саянских горах и китам в дальневосточных морях... Когда удивляешься, хочется рассказать, какая у нас огромная страна и всюду столько интересного! В Воронежском заповеднике разводят бобров и переселяют их на сибирские речки. На юге, в Ленкорани, не бывает зимы, а в Тувинской тайге зимой бывают такие морозы, что деревья трескаются. Но мороз не мешает отважным охотникам искать в тайге соболей и белок. Школьники тоже ходят в тайгу вместе с учителем и учатся распутывать следы зверей, разводить костёр. Ведь они, когда вырастут, будут охотниками. Обо всём этом вы прочтёте в книге, и, наверное, вам захочется всюду побывать и всё увидеть своими глазами», – написал сам автор в предисловии к своей книге «В разных краях». Перед тем, как написать, Геннадий Снегирёв был матросом и плавал по Тихому океану. Был звероловом, ихтиологом, смотрителем зоопарка, орнитологом, ходил с геологами по Восточной Сибири и горному Алтаю, участвовал в экспедициях в Якутии, Арктике, Туркмении, Бурятии. Побывал на Курильских островах и на Камчатке – да где он только не был, неутомимый путешественник, ставший детским писателем! Правда, некоторые утверждают, что он буквально родился поэтом… Как сказал Константин Паустовский, «по существу многие рассказы Снегирёва ближе к поэзии, чем к прозе, – к поэзии чистой, лаконичной и заражающей читателя любовью к родной стране и природе, во всех её проявлениях – и малых и больших».
В 2023 году, 20 марта, исполняется 90 лет со дня рождения Геннадия Яковлевича Снегирёва.
Геннадий Снегирёва родился в Москве. «Мой отчим 17 лет отсидел в лагерях, строил северную Норильскую железную дорогу. Его пытали, и он перенёс эти пытки, потому что его родной сын сражался на фронте, и он не хотел, чтобы на него упала тень. Но сын был уже убит, и если бы отчим знал, что он убит, он бы во всём признался и оговорил бы себя. Отца я своего не знал, потому что родители развелись до моего рождения. Но отчим любил меня, он был физик-теоретик. Он по доносу попал в лагеря, и из него сделали лагерную пыль. Просто. Я жил фактически без отца», – писал сам Геннадий Яковлевич.
Семья жила трудно, впроголодь. Но больше, чем о хлебе Гена мечтал о далёких путешествиях, о чём он также упомянул в автобиографии. Путешествия начались раньше, чем можно было бы предположить, но не при тех обстоятельствах, о каких мечталось – когда началась война, Гена вместе с мамой, бабушкой и дедушкой уехал в эвакуацию. В поволжской деревне под Чапаевском (Самарская область), Гена научился пасти овец, подружился с местными мальчишками, бегал ежедневно с ними в степь. А есть такая примета: кто в степи побывал хоть однажды, на всю жизнь в неё влюбится. С Геннадием так и произошло.
В послевоенной Москве «…я закончил три класса, но мне засчитали четыре – лишь бы я ушёл из вечерней школы. Я был типичным мальчиком военного времени. Я приходил в школу раздетым, а когда уходил – забирал из раздевалки пальто. В ремесленном учился, чтобы рабочую карточку дали. Тогда же голод был… Чтобы прокормиться, приходилось всё время чем-то спекулировать. Особенно выгодно было торговать в розницу папиросами. Тогда были “Пушка”, “Красная звезда”, “Дели”. Мы продавали папиросы, и нам вполне хватало, чтобы купить сайки хлеба и ещё принести домой».
Дома он завёл целый зоопарк – лиса, взятая из зоопарка, морские свинки, собаки, аквариумные рыбки. Он любил бродить по подмосковным лесам: «И стоило мне в осеннем лесу услышать крик синицы, как я обо всём забывал… Это были самые лучшие минуты моей жизни».
«На Чистопрудном бульваре я увидел человека, окружённого нашей дворовой шпаной. Человек был высокий, в куртке, сшитой из клетчатого пледа, и он держал в руке пробирку. Я подошёл близко, в пробирке был скорпион заспиртованный. Детям он рассказывал про пустыню, а они слушали, что на месте пустыни было море Тетис. Потом он вытащил вот такие акульи зубы, почти с ладонь, которые были коричневые от времени. И так мы с ним познакомились. И что интересно – это и к другим настоящим ученым относится, – я никогда не чувствовал разницы в возрасте, сколь бы человеку ни было лет. Ведь Иоффе был тогда уже старик…». Так будущий писатель познакомился с учёным-эмбриологом Николаем Абрамовичем Иоффе.
В тринадцать лет Геннадий, так и не окончивших «ремеслуху», начал работать учеником препаратора на кафедре ихтиологии Московского университета. На биофаке преподавали учёные с мировыми именами: Николай Плавильщиков, Петр Шмидт и другие. «Это и было моим образованием, потому что я общался со старыми интеллигентами, профессорами… Кстати, кто-то из иностранных учёных отметил, что если самую сложную теорию нельзя объяснить семилетнему мальчику, то это значит теория порочна. Я всегда получал от учёных ответы на самом простом уровне. Общение с ними заменило мне школу и вообще всё. Я в этой атмосфере научился порядочности, честности, всему тому, что мне не позволяло всю мою жизнь врать…».
Полярный летчик, Герой Советского Союза, только что вернувшийся с войны Владимир Дмитриевич Лебедев, ещё до Великой Отечественной начавший читать лекции студентам на кафедре ихтиологии (С 1947 по 1949 год фронтовик Лебедев работал старшим лаборантом кафедры, а в 1949 году поступил в аспирантуру. Интенсивно занимался палео-ихтиологическими исследованиями и в 1954 году блестяще защитил диссертацию на тему «Пресноводная четвертичная ихтиофауна Европейской части СССР», за которую ему была присуждена сначала учёная степень кандидата биологических наук, а затем ученая степень доктора биологических наук), сыграл в судьбе Снегирёва особенную роль. Он взял 13-летнего пацана в экспедицию на Чудское озеро. Вместе они изучали рыбьи кости и чешую и через некоторое время Снегирёв стал сотрудником лаборатории по болезням рыб в Институте морского рыбного хозяйства и океанографии. Он даже впервые вывел в аквариуме дальневосточную креветку лимнеус и амурскую рыбку бычка. «Потом оттуда я перешел во ВНИИ океанологии – там работал мой друг, художник Кондаков – лучший рисовальщик обитателей морей и океанов, специалист по головоногим моллюскам: осьминоги, кальмары».
…Субтильного телосложения Снегирёв увлёкся, помимо ихтиологии, ещё и боксом и стал чемпионом Москвы среди юношей наилегчайшего веса. Однако, спортивные успехи сыграли с юношей злую шутку: «У меня была ангина, когда были соревнования на первенство Москвы. И я вышел на ковер больной. Тогда я получил осложнение на сердце и два года пролежал неподвижно в постели, а было мне 18 лет. Мы жили в комнате коммунальной квартиры, где кроме меня было ещё 10 человек. Моя бабушка, попивая чаек, говорила: “Ну вот, теперь ты никому не нужен, и грузчиком ты быть не можешь. А вот Витя Фокин поступил в электромеханический техникум”. Она пригласила какого-то профессора Шолле. И я слышал, как они шепчутся, и он ей говорил, что я безнадёжен, скоро умру. Но я вылежал. Оставаться в этой комнате я не хотел, и я нанялся лаборантом в экспедицию на “Витязе” по изучению глубоководных рыб Курило-Камчатской впадины. Никто не хотел идти на “Витязе”, потому что он был без дополнительной ледовой обшивки. Раньше на нём возили из Южной Америки в Европу бананы. Я подумал так: или я подохну, или вернусь здоровым. Это был очень трудный рейс: надо было плыть по Охотскому морю, самому бурному и холодному, потом по Тихому океану – через Японский пролив вдоль Тускарора – до Чукотки. Я вернулся выздоровевшим, хотя с тех пор я всё время чувствую себя уставшим».
Тот рейс было очень рискованным. «Чем дальше мы шли на север, тем сильнее были шторма и шквалы со снегом. Ночью всех поднимали по тревоге, чтобы скалывать топорами лёд с поручней, с рей, с палубы. Потом начались ледяные поля. “Витязь” был без ледовой обшивки. И, дойдя до широты бухты Угольной, повернул обратно. …Корабль останавливался на глубине. И производились там всякие исследования… Гидрологи измеряли температуры на глубине 400 метров. А у нас, у ихтиологов, был сачок металлический, стакан такой. Вот мы его опускали, потом поднимали, и всё, что попадалось в самый кошелечек внизу, доставали. Сверху лилась ледяная вода, корабль был весь обледеневший, и топорами рубили лёд, потому что корабль мог отяжелеть. И вот я этот стаканчик приносил к себе в лабораторию и, выливая в сосуд, смотрел, что там есть. Там однажды попалась рыба-лампочка – лампанидус, которая была усеяна и светилась голубыми фонариками. Лампанидус плавал на глубине 400 метров. Он у меня жил только до утра, а к утру фонарики погасли, и он умер. Я думаю, он освещал себе дорогу и другим рыбам, этого никто не знает, но иначе зачем ему эти лампочки, эти голубые фонарики?..»
В 17 лет Снегирёв «переквалифицировался» в звероловы. «На самых глухих речках, болотах, озёрах Белоруссии мы всё лето ловили бобров и, когда кончился летний сезон, перевозили их в товарном вагоне до Омска, а потом, по Иртышу, на небольшой приток-речку Назым. И там выпускали. Я остался до начала зимы наблюдать, как они расселяются по Назыму. Бобровым наблюдателем».
Потом были геологические экспедиции в Центральные Саяны, в Туву. Потом Владимир Лебедев, уже ставший профессором, в 1964 году взял своего молодого друга в рискованный экспериментальный рейс на выживание по сибирской реке Лене, начиная с верховьев и кончая дельтой на севере Заполярья. Экспедиция продолжалась два года. Об этом путешествии Снегирёв позже написал книгу «На холодной реке».
И на том путешествия не закончились. Снегирёв, путешествуя, менял профессии – то был егерем в Копетдагском заповеднике Южной Туркмении, то как заправский оленевод, гонял этих благородных животных на Чукотке.
Другой давно бы на месте Снегирёв уже давно стал знаменитым ученым – что стоило практикующему зоологу написать пару-тройку научных работ и стать молодым кандидатом? Молодой путешественник не задумывался над этим. Карьера его не интересовала. И когда о нём заговорили, как о талантливом писателе, – а его первая книга «Обитаемый остров» вышла в 1955 году, автору едва исполнилось 22, – он только пожимал плечами и собирал рюкзак для очередной поездки.
В литературу же Геннадий вошел следующим образом: вернувшийся из очередной экспедиции 20-летний парень оказался в отдыхающей компании, и развлекал собравшихся рассказами о своих приключениях. Слушали его с большим вниманием, и один из гостей предложил Геннадию записать свои рассказы – их можно будет передать на детское радио. Снегирёв записал, ни на что не рассчитывая, но обещавший слов на ветер не бросал – передал записи своей знакомой. Этой знакомой была поэтесса Вероника Тушнова – она отнесла рукопись на радио, где их сразу же пустили в эфир. После этого автором заинтересовался «Детгиз».
Пока «Обитаемый остров» находился в печати, Снегирёв пошёл в геологическую экспедицию. Вернулся, вновь уехал. У него, как у Джанни Родари, есть свои «сказки по телефону» – бывало, он надиктовывал короткие рассказы московскому редактору действительно по телефону. «Я 14 раз был в Средней Азии, только в Самарканде два раза. В Туркмении я лесником работал. В Батхызе я был – это плато, где запасал Александр Македонский вяленое мясо перед тем, как вторгнуться в Персию. Там гиены, леопарды, кобры, там индийская фауна, фисташковые рощи, царство дикобразов. В Туве я был два раза. Последний раз я писал книгу про оленей. Она вышла во Франции. Я ходил на китобойце «Ураган»».
В детстве Гена любил играть в такую игру: мысленно «оживлял» географическую карту, силясь представить, что происходит в настоящий момент в той или иной точке мира. Уже «маститым», Геннадий Яковлевич говорил: «Когда я вижу незнакомую мне детскую книжку, я всегда думаю: а поможет ли эта книжка ребятам оживить ещё кусочек карты?»
Геннадий Снегирёв: «Для того чтобы писать для детей, да и для взрослых, нужно очень хорошо знать жизнь и иметь слух на язык. Если слуха на язык нет, лучше вообще не браться писать. С композицией ничего не выйдет, если будешь писать то, что видел, как некоторые. Ещё подписывают так: «рассказ-быль». Что это такое? Если пишешь для маленьких, надо постоянно осознавать, что жизнь – это чудо: и в малых проявлениях, и в больших. А писатель не должен заниматься только писательством. Он должен все время менять свою жизнь, тогда у него будет о чём писать… А если ты много видел в жизни, то никогда не ошибешься, даже додумывая. Писатель обязательно должен додумывать. Я люблю таких писателей, чтобы нельзя было ни одного слова выкинуть или вставить. Ведь для того чтобы написать даже коротенький рассказ, нужно подбирать язык для него. Потому что одно слово вызывает к жизни другое. То, что годится для длинного рассказа, совершенно не годится для короткого».
Снегирёв стал автором 150 книг, изданных 50-миллионным тиражом в Советском Союзе, в Японии, Франции, Германии, в Италии и в Польше, в Америке и других странах.
Интересно вспоминал о писателе его друг художник Виктор Чижиков: «Когда Снегирев получил от Союза писателей долгожданную однокомнатную квартиру, первое, что он сделал, построил бассейн по центру единственной комнаты, потом он достал где-то здоровенного осетра и запустил его в этот бассейн. Гена устраивал для друзей специальные показы, для чего даже завел удочку. Проживание с осетром было, к сожалению, непродолжительным, так как от соседей снизу стали поступать жалобы, что бассейн протекает. Была вызвана комиссия. С комиссией беседовала мама Снегирева. Она объяснила, что Гена – писатель, что он пишет о природе, животных. Поэтому он построил бассейн и завёл осетра, чтобы наблюдать за ним и о нём писать. Председатель комиссии поинтересовалась: “А не собирается ли Ваш сын писать про китов?” Судьба бассейна, а с ним и осетра, была решена. Когда моему сыну Саше было лет пять-шесть, я повёл его в Зоологический музей, что на Большой Никитской. В музее мы встретили Снегирёва с дочкой Машей. Гена провёл нас по музею, рассказывая обо всех экспонатах, встречавшихся на нашем пути. Более интересного посещения музея не было в моей жизни! А напоследок он завёл нас в мастерскую, где изготавливались чучела птиц и животных. Оттуда Маша и Саша вышли с маленькими, очень яркими и красивыми букетиками. Это были букетики из перьев попугаев. Оказалось, Снегирёв раньше работал в этом музее, и он попросил девушку-сотрудницу сделать ребятам эти букеты».
Сам Снегирёв описывал случай с бассейном чуть иначе: «Мы жили на пятом этаже, на Комсомольском проспекте. Это была правительственная трасса. Иногда, когда напивался, я безобразничал. Соседи писали на меня доносы, что я безобразничаю на правительственной трассе, тем самым оскорбляя правительство. Однажды я там решил построить аквариум на три тонны воды. Я нашел людей, которые таскали кирпичи, месили цемент, вставляли стёкла. Но соседи пронюхали и решили, что пол провалится на них. Они обратились в газету, и тогда приехал корреспондент Лавров из “Вечерки”, который написал, что писатель Снегирев – а представление у обывателей, что у писателя есть кабинет, пишущие машинки, телефон стоит справа, – построил у себя в новой квартире бассейн, где его жена купалась голая, а потом, выпрыгнув оттуда, выплясывала на медвежьей шкуре. Там не упоминалось то, что мы жили в однокомнатной квартире. В аквариуме я хотел сделать три отделения: для крупных рыб семейства хромисов, в другом – холодноводных, в третьем – я ещё не решил. Но пока мы с женой ездили в ялтинский Дом творчества, вышел фельетон. Мой отчим прочитал его и разломал аквариум, сбросил с балкона кирпичи – ночью, чтоб никто не видел, а потом умер...».
Снегирёва боготворили не только маленькие читатели всего Советского Союза. Желанным гостем детский писатель был на авангардистких «тусовках» – Снегирёв развлекал московскую интеллигенцию своими устными и совсем недетскими рассказами-анекдотами. Ими восхищались Константин Паустовский, Юрий Олеша, Михаил Светлов, Юрий Домбровский, Николай Глазков, Наум Коржавин, Давид Самойлов, Евгений Винокуров, Юрий Коваль и Юрий Мамлеев, Юз Алешковский, Андрей Битов и многие другие. За Снегирёвым пытались записывать, в частности, Владимир Глоцер – но не получалось. Пытались пересказывать – но не выходило. Об этих рассказиках Снегирёва, называя его Зябликовым, упоминает в «Улетающем Монахове» и в «Ожидании обезьян» Андрей Битов.
Скончался 70-летний Геннадий Снегирёв 14 января 2004 года.
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М Горького
