«Каждый разговор об Ибсене – настоящее литературное сражение»
«Рыхлый господин: По-вашему, господин Верле, следует считать токайское до известной степени полезным для желудка?
Верле (у камина): За токайское, которое вы сегодня пили, во всяком случае, смею поручиться. Один из самых удачных выпусков. Да вы, кажется, и оценили?
Рыхлый господин: Да, удивительно тонкое.
Ялмар (неуверенно): А разве вино выпускается не всегда одинаковое?
Рыхлый господин (смеясь): Нет, вы бесподобны!
Верле (улыбаясь): Таких знатоков не стоит и угощать тонкими винами.
Плешивый господин: Токайское, как ваши фотографии, господин Экдал, нуждается в солнце. Для фотографий ведь необходим солнечный свет, не так ли?
Ялмар: Да, свет, конечно, много значит.
Фру Сербю: С фотографиями дело обстоит совершенно так же, как с камергерами. Им тоже, говорят, ужасно необходимо «солнце».
Плешивый господин: Фи, фи! Избитая острота!
Близорукий господин: Барыня прохаживается…
Рыхлый господин: Да ещё на наш счёт! (Грозит ей.) Фру Берта, фру Берта!
Фру Сербю: Да, но ведь это сущая правда, что выпуски могут сильно розниться. Старейшие – самые лучшие.
Близорукий господин: Меня вы к старым причисляете?
Фру Сербю: Ну нет.
Плешивый господин: Вот как! А меня, милейшая фру Сербю?..
Рыхлый господин: А меня? К какому выпуску нас причислите?
Фру Сербю: Вас, господа, я причислю к сладким выпускам. (Отпивает из стакана с пуншем.)»
(Генрик Ибсен, «Дикая утка»)
«Каждый разговор об Ибсене – настоящее литературное сражение. Равнодушные зрители очень быстро превращаются или в пламенных врагов, или в столь же пламенных друзей поэта», – писал об авторе «Кукольного дома» и «Дикой утки» русский поэт, критик и философ Дмитрий Сергеевич Мережковский. – Но не должно забывать, что, несмотря на нашу любовь или ненависть, Ибсен переживёт нас и наш мгновенный суд. Имя его с каждым днём растёт. Будем же осторожнее судить о нём».
Со дня рождения Генрика Ибсена, норвежского драматурга, поэта, 20 марта 2023 года исполняется 195 лет. И за это время уже без всякой осторожности его «судили» неоднократно, неизменно совпадая во мнении, что на литературном Олимпе этот заросший бакенбардами потомок «норвежских шкиперов и купцов» потеснил многих.
«Этот пришелец с далекого севера, подобно своим предкам-норманнам, медленно, шаг за шагом, борётся и завоевывает Европу», – продолжал тот же Д. С. Мережковский в очерке «Ибсен».
И именно в России популярность Г. Ибсена не уступала славе писателя у себя на родине: в начале XX века его пьесы шли на главных сценах Российской империи.
Да и когда империя рухнула, большие симпатии к Г. Ибсену остались. Сам товарищ первый нарком просвещения РСФСР, Анатолий Васильевич Луначарский называл Г. Ибсена «аристократом духа», отмечал, что «проповедь бунта человеческого духа» внесла в творчество Г. Ибсена элемент величия и привлекательности», а его «Кукольный дом» – «звонкая пощёчина интеллигентному мещанству».
Современный театровед Галина Владимировна Титова в своей статье «Феномен Ибсена в творчестве Мейерхольда» в 2007 году в «Петербургском театральном журнале» приводила свидетельство из мемуаров советского режиссёра театра и кино, художника, сценариста, теоретика искусства Сергея Михайловича Эйзенштейна: «Он обожал “Привидения” Ибсена. Несчётное число раз играл Освальда». «Мейерхольд имеет огромную любовь к пьесе “Нора” Ибсена, он ставил её раз восемь». «Феномен Ибсена в творчестве Мейерхольда видится в том, что сценическое общение с его драматургией подчас становилось неким предварительным действом очередного витка мейерхольдовского пути, стартовой площадкой в переходе на новые эстетические позиции, – пишет Г. В. Титова. – Родоначальник новой драмы не раз открывал Мейерхольду дорогу к новому театральному языку. Предельно наглядна в этом плане пятая сценическая редакция “Норы”, поставленная в апреле 1922 года за пять дней до знаменитого “Великодушного рогоносца” – манифеста театрального конструктивизма».
Пьесы Г. Ибсена, особенно тот самый «Кукольный дом», «Привидения» и другие с успехом шли и в главных театрах СССР. Театры России эту традицию подхватили.
Философ-экзистенциалист Иегуда Лейб Шварцман, больше известный как Лев Шестов, отмечал, что «дарование Ибсена зрело очень медленно. Он дебютировал в 1849 году драмою “Катилина”, которую впоследствии в дополненном и исправленном виде включил в полное собрание своих сочинений, затем написал ещё целых четыре пьесы (“Богатырский курган”, “Фру Ингер из Эстрота”, “Пир в Сольгаузе” и “Олаф Лилиенкранц”), которые тоже отчасти потребовали для нового издания переработки, но даже и в переработанном виде не представляют ничего выдающегося, и только в 1857 году, когда ему уже было около тридцати лет, Ибсену удалось написать первое великое произведение – “Воители в Гельголанде” или, как прежде переводили, “Северные богатыри”».
Увлечение Г. Ибсена скандинавским фольклором и эпосом отмечалось многими критиками.
«Покончив с национальной стариной, Ибсен написал пьесу из современной жизни – “Комедия любви”, страстную, смелую до дерзости. Пьеса проникнута идеализмом, задумана в лирическом тоне, а между тем, – как это ни кажется странным с первого взгляда, – сатира направлена против брака по любви, причём даже брак по расчёту ставится сравнительно выше», – писал Д. С. Мережковский. – «Если бы кто-нибудь нарочно задался целью написать такую драму, которая оскорбляла бы все принятые взгляды и вкусы современной публики, которая вызвала бы самую ожесточённую злобу и насмешки рецензентов, нельзя было бы придумать ничего лучшего, чем эта трагикомедия современного брака». И продолжал: «Среди публики книга возбудила бурю негодования. Когда Ибсен в качестве директора национального театра в Бергене просил у государства о ссуде на путешествие, один из профессоров университета заявил, что лицо, написавшее “Комедию любви”, вместо ссуды “должно быть награждено палочными ударами”».
То, что Г. Ибсен стал властителем дум, подтверждают все исследователи его творчества. В начале прошлого века каждое произведение писателя, поэта и драматурга становилось объектом пристрастной критики: и даже сама экзотичная фигура «северного скальда» будоражила лучшие умы.
Русский писатель, поэт, критик, мемуарист, стиховед, один из ведущих деятелей русского символизма и модернизма в целом Андрей Белый, «в миру» Борис Николаевич Бугаев, сравнивал Генрика Ибсена с Ницше: «Ницше начертал перед нами образ будущего героя, который был выше его самого. Ибсен выгравировал перед нами целую галерею живых лиц, у которых выражены все стадии разлада между созерцанием и волей; Ницше дал реальный образ выше его стоящего человека; Ибсен строго измерил и взвесил себя и ниже себя находящуюся современность; Ницше без Ибсена напоминает сверкающее великолепие облака, к которому нет доступа; Ибсен без Ницше образует суровые твёрдые ступени... вот к этому облаку. Положительного образа не дал Ибсен, но он дал земной путь к мечте, которую реально ощутил Ницше, но к которой пути не дал он, потому что живой путь к будущему через настоящее; к настоящему Ницше относился полемически; да и, кроме того, сущность полемики Ницше в лирических излияниях, а не в галерее живых лиц; никто не знал лучше Ибсена тайников современной души, и её отлил в ряде образов Генрик Ибсен; но образы эти рисуют лестницу восхождений к тому, что приснилось Ницше сначала в Древней Греции и что он осознал как дальнее будущее; Ницше дал реальный образ дальнего будущего, перескакивая через “путь и стремление” к будущему; всё творчество Ибсена есть описание мистерии этого пути и стремления в живых лицах, среди живой обстановки; полемика против современности у Ибсена не в лирике, но в реально развёртывающихся событиях, где будущее мучается в корчах современности; самой же цели пути нет у Ибсена; там, где обращается Ибсен к будущему, у него не говорящая живо схема “трёх царств”, “синтеза” и т. д. Ницше смотрел только выше себя: Ибсен смотрел ниже себя и вокруг себя. Первый поставил настоящему реальную цель с висящими в воздухе средствами, второй дал реальные средства к висящей в воздухе цели; Ницше и Ибсен оба не до конца реалисты в глубоком значении этого слова, но они и не иллюзионисты: между тем утопический романтизм, как и утопический реализм механического миросозерцания иллюзионистичны насквозь».
И ещё: «А пока: Ницше – живо говорящий, но бесплотный пророк; Ибсен же – пророк глухонемой, плотяной. Ибсен – глыба земли, сковывающая подземный бурный поток; Ницше – огненная молния, праздно бороздящая небосклон. Ибсен – гном; Ницше – яркая, воздушная саламандра; оба – стихийные духи; приобщаясь к творчеству Ибсена, мы получаем силу; но сила ещё без движения; холодно она окаменевает в нас: нам кажется, будто сердца касается ледяная рука: но это – оледенение нашего сердца; приобщаясь к творчеству Ницше, бессильно начинаем мы носиться в воздушных пространствах; Ницше зовёт нас оставаться верными земле, а сам продолжает носиться в воздухе; Ибсен тянется в горы, но не может подняться: один зовет другого; одному нельзя жить без другого: оба ведут к безумию, разрывая души наши пополам.
Кто-то Третий должен соединить. Кто же Третий?..»
В 2017 году издательство «АСТ» выпустило новый перевод нескольких пьес создателя европейской «новой драмы» Г. Ибсена. Переводчик Ольга Дробот в одном из интервью отмечала, что Г. Ибсена много переводили на русский язык в конце позапрошлого века. «Помимо прекрасных переводчиков Анны и Петра Ганзенов было много других переводов, включая работы Балтрушайтиса и Бальмонта, например. Но есть теория, согласно которой каждому новому поколению читателей нужен свой перевод классики, поэтому сделать новые переводы, когда старым сто с лишним лет, – это норма. Более того, Ибсен, один из создателей «новой драмы», требовал, чтобы его герои говорили на сцене как в жизни. А надо сказать, что вот этот живой сиюминутный пласт языка устаревает быстрее всего, особенно в переводе».
То есть, произведения Генрика Ибсена не теряют своей актуальности и всё новые и новые режиссеры дерзают покорить публику своим видением наследия «скальда». А пьесы, за полтора столетия «обкатанные» на сцене, казалось бы, до состояния ярмарочного леденца, всё ещё оставляют загадки для исследователей его творчества. Почему? Возможно, потому, что Г. Ибсен оставил после себя очень много. И дело не в количестве созданных им вещей, вошедших в золотой фонд мировой литературы. Как писал Лев Шестов, «Всё оставил Ибсен земле и людям: искусство, пророчество, исторический подвиг, даже веру».
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М Горького
Верле (у камина): За токайское, которое вы сегодня пили, во всяком случае, смею поручиться. Один из самых удачных выпусков. Да вы, кажется, и оценили?
Рыхлый господин: Да, удивительно тонкое.
Ялмар (неуверенно): А разве вино выпускается не всегда одинаковое?
Рыхлый господин (смеясь): Нет, вы бесподобны!
Верле (улыбаясь): Таких знатоков не стоит и угощать тонкими винами.
Плешивый господин: Токайское, как ваши фотографии, господин Экдал, нуждается в солнце. Для фотографий ведь необходим солнечный свет, не так ли?
Ялмар: Да, свет, конечно, много значит.
Фру Сербю: С фотографиями дело обстоит совершенно так же, как с камергерами. Им тоже, говорят, ужасно необходимо «солнце».
Плешивый господин: Фи, фи! Избитая острота!
Близорукий господин: Барыня прохаживается…
Рыхлый господин: Да ещё на наш счёт! (Грозит ей.) Фру Берта, фру Берта!
Фру Сербю: Да, но ведь это сущая правда, что выпуски могут сильно розниться. Старейшие – самые лучшие.
Близорукий господин: Меня вы к старым причисляете?
Фру Сербю: Ну нет.
Плешивый господин: Вот как! А меня, милейшая фру Сербю?..
Рыхлый господин: А меня? К какому выпуску нас причислите?
Фру Сербю: Вас, господа, я причислю к сладким выпускам. (Отпивает из стакана с пуншем.)»
(Генрик Ибсен, «Дикая утка»)
«Каждый разговор об Ибсене – настоящее литературное сражение. Равнодушные зрители очень быстро превращаются или в пламенных врагов, или в столь же пламенных друзей поэта», – писал об авторе «Кукольного дома» и «Дикой утки» русский поэт, критик и философ Дмитрий Сергеевич Мережковский. – Но не должно забывать, что, несмотря на нашу любовь или ненависть, Ибсен переживёт нас и наш мгновенный суд. Имя его с каждым днём растёт. Будем же осторожнее судить о нём».
Со дня рождения Генрика Ибсена, норвежского драматурга, поэта, 20 марта 2023 года исполняется 195 лет. И за это время уже без всякой осторожности его «судили» неоднократно, неизменно совпадая во мнении, что на литературном Олимпе этот заросший бакенбардами потомок «норвежских шкиперов и купцов» потеснил многих.
«Этот пришелец с далекого севера, подобно своим предкам-норманнам, медленно, шаг за шагом, борётся и завоевывает Европу», – продолжал тот же Д. С. Мережковский в очерке «Ибсен».
И именно в России популярность Г. Ибсена не уступала славе писателя у себя на родине: в начале XX века его пьесы шли на главных сценах Российской империи.
Да и когда империя рухнула, большие симпатии к Г. Ибсену остались. Сам товарищ первый нарком просвещения РСФСР, Анатолий Васильевич Луначарский называл Г. Ибсена «аристократом духа», отмечал, что «проповедь бунта человеческого духа» внесла в творчество Г. Ибсена элемент величия и привлекательности», а его «Кукольный дом» – «звонкая пощёчина интеллигентному мещанству».
Современный театровед Галина Владимировна Титова в своей статье «Феномен Ибсена в творчестве Мейерхольда» в 2007 году в «Петербургском театральном журнале» приводила свидетельство из мемуаров советского режиссёра театра и кино, художника, сценариста, теоретика искусства Сергея Михайловича Эйзенштейна: «Он обожал “Привидения” Ибсена. Несчётное число раз играл Освальда». «Мейерхольд имеет огромную любовь к пьесе “Нора” Ибсена, он ставил её раз восемь». «Феномен Ибсена в творчестве Мейерхольда видится в том, что сценическое общение с его драматургией подчас становилось неким предварительным действом очередного витка мейерхольдовского пути, стартовой площадкой в переходе на новые эстетические позиции, – пишет Г. В. Титова. – Родоначальник новой драмы не раз открывал Мейерхольду дорогу к новому театральному языку. Предельно наглядна в этом плане пятая сценическая редакция “Норы”, поставленная в апреле 1922 года за пять дней до знаменитого “Великодушного рогоносца” – манифеста театрального конструктивизма».
Пьесы Г. Ибсена, особенно тот самый «Кукольный дом», «Привидения» и другие с успехом шли и в главных театрах СССР. Театры России эту традицию подхватили.
Философ-экзистенциалист Иегуда Лейб Шварцман, больше известный как Лев Шестов, отмечал, что «дарование Ибсена зрело очень медленно. Он дебютировал в 1849 году драмою “Катилина”, которую впоследствии в дополненном и исправленном виде включил в полное собрание своих сочинений, затем написал ещё целых четыре пьесы (“Богатырский курган”, “Фру Ингер из Эстрота”, “Пир в Сольгаузе” и “Олаф Лилиенкранц”), которые тоже отчасти потребовали для нового издания переработки, но даже и в переработанном виде не представляют ничего выдающегося, и только в 1857 году, когда ему уже было около тридцати лет, Ибсену удалось написать первое великое произведение – “Воители в Гельголанде” или, как прежде переводили, “Северные богатыри”».
Увлечение Г. Ибсена скандинавским фольклором и эпосом отмечалось многими критиками.
«Покончив с национальной стариной, Ибсен написал пьесу из современной жизни – “Комедия любви”, страстную, смелую до дерзости. Пьеса проникнута идеализмом, задумана в лирическом тоне, а между тем, – как это ни кажется странным с первого взгляда, – сатира направлена против брака по любви, причём даже брак по расчёту ставится сравнительно выше», – писал Д. С. Мережковский. – «Если бы кто-нибудь нарочно задался целью написать такую драму, которая оскорбляла бы все принятые взгляды и вкусы современной публики, которая вызвала бы самую ожесточённую злобу и насмешки рецензентов, нельзя было бы придумать ничего лучшего, чем эта трагикомедия современного брака». И продолжал: «Среди публики книга возбудила бурю негодования. Когда Ибсен в качестве директора национального театра в Бергене просил у государства о ссуде на путешествие, один из профессоров университета заявил, что лицо, написавшее “Комедию любви”, вместо ссуды “должно быть награждено палочными ударами”».
То, что Г. Ибсен стал властителем дум, подтверждают все исследователи его творчества. В начале прошлого века каждое произведение писателя, поэта и драматурга становилось объектом пристрастной критики: и даже сама экзотичная фигура «северного скальда» будоражила лучшие умы.
Русский писатель, поэт, критик, мемуарист, стиховед, один из ведущих деятелей русского символизма и модернизма в целом Андрей Белый, «в миру» Борис Николаевич Бугаев, сравнивал Генрика Ибсена с Ницше: «Ницше начертал перед нами образ будущего героя, который был выше его самого. Ибсен выгравировал перед нами целую галерею живых лиц, у которых выражены все стадии разлада между созерцанием и волей; Ницше дал реальный образ выше его стоящего человека; Ибсен строго измерил и взвесил себя и ниже себя находящуюся современность; Ницше без Ибсена напоминает сверкающее великолепие облака, к которому нет доступа; Ибсен без Ницше образует суровые твёрдые ступени... вот к этому облаку. Положительного образа не дал Ибсен, но он дал земной путь к мечте, которую реально ощутил Ницше, но к которой пути не дал он, потому что живой путь к будущему через настоящее; к настоящему Ницше относился полемически; да и, кроме того, сущность полемики Ницше в лирических излияниях, а не в галерее живых лиц; никто не знал лучше Ибсена тайников современной души, и её отлил в ряде образов Генрик Ибсен; но образы эти рисуют лестницу восхождений к тому, что приснилось Ницше сначала в Древней Греции и что он осознал как дальнее будущее; Ницше дал реальный образ дальнего будущего, перескакивая через “путь и стремление” к будущему; всё творчество Ибсена есть описание мистерии этого пути и стремления в живых лицах, среди живой обстановки; полемика против современности у Ибсена не в лирике, но в реально развёртывающихся событиях, где будущее мучается в корчах современности; самой же цели пути нет у Ибсена; там, где обращается Ибсен к будущему, у него не говорящая живо схема “трёх царств”, “синтеза” и т. д. Ницше смотрел только выше себя: Ибсен смотрел ниже себя и вокруг себя. Первый поставил настоящему реальную цель с висящими в воздухе средствами, второй дал реальные средства к висящей в воздухе цели; Ницше и Ибсен оба не до конца реалисты в глубоком значении этого слова, но они и не иллюзионисты: между тем утопический романтизм, как и утопический реализм механического миросозерцания иллюзионистичны насквозь».
И ещё: «А пока: Ницше – живо говорящий, но бесплотный пророк; Ибсен же – пророк глухонемой, плотяной. Ибсен – глыба земли, сковывающая подземный бурный поток; Ницше – огненная молния, праздно бороздящая небосклон. Ибсен – гном; Ницше – яркая, воздушная саламандра; оба – стихийные духи; приобщаясь к творчеству Ибсена, мы получаем силу; но сила ещё без движения; холодно она окаменевает в нас: нам кажется, будто сердца касается ледяная рука: но это – оледенение нашего сердца; приобщаясь к творчеству Ницше, бессильно начинаем мы носиться в воздушных пространствах; Ницше зовёт нас оставаться верными земле, а сам продолжает носиться в воздухе; Ибсен тянется в горы, но не может подняться: один зовет другого; одному нельзя жить без другого: оба ведут к безумию, разрывая души наши пополам.
Кто-то Третий должен соединить. Кто же Третий?..»
В 2017 году издательство «АСТ» выпустило новый перевод нескольких пьес создателя европейской «новой драмы» Г. Ибсена. Переводчик Ольга Дробот в одном из интервью отмечала, что Г. Ибсена много переводили на русский язык в конце позапрошлого века. «Помимо прекрасных переводчиков Анны и Петра Ганзенов было много других переводов, включая работы Балтрушайтиса и Бальмонта, например. Но есть теория, согласно которой каждому новому поколению читателей нужен свой перевод классики, поэтому сделать новые переводы, когда старым сто с лишним лет, – это норма. Более того, Ибсен, один из создателей «новой драмы», требовал, чтобы его герои говорили на сцене как в жизни. А надо сказать, что вот этот живой сиюминутный пласт языка устаревает быстрее всего, особенно в переводе».
То есть, произведения Генрика Ибсена не теряют своей актуальности и всё новые и новые режиссеры дерзают покорить публику своим видением наследия «скальда». А пьесы, за полтора столетия «обкатанные» на сцене, казалось бы, до состояния ярмарочного леденца, всё ещё оставляют загадки для исследователей его творчества. Почему? Возможно, потому, что Г. Ибсен оставил после себя очень много. И дело не в количестве созданных им вещей, вошедших в золотой фонд мировой литературы. Как писал Лев Шестов, «Всё оставил Ибсен земле и людям: искусство, пророчество, исторический подвиг, даже веру».
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М Горького
