Страсти и чувства зачастую властвуют над человеком неудержимо. А уж коли этот человек поэт, а уж если этот поэт – Пушкин!..
«Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его, и это желание исполнилось во время пребывания моего в доме тетки моей, в Тригорском, в 1825 г., в июне месяце. Вот как это было. Мы сидели за обедом и смеялись над привычкою одного г-на Рокотова, повторяющего беспрестанно: "Pardonnez ma franchise" и "Je tiens beaucoup a votre opinion" {"Простите за откровенность" и "Я весьма дорожу вашим мнением" (фр.).}. Как вдруг вошел Пушкин с большой, толстой палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол; он обедал у себя, гораздо раньше, и ел очень мало. Приходил он всегда с большими дворовыми собаками, chien-loup {волкодавами (фр.).}. Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен,-- и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту. Раз он был так нелюбезен, что сам в этом сознался сестре, говоря: "Ai-je ete assez vulgaire aujourd'hui!" {До чего же я был неучтив сегодня!, (фр.)} Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его... Так, один раз мы восхищались его тихою радостью, когда он получил от какого-то помещика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольствием и повторял: "Charmant! Charmant!" {Чудесно! Чудесно! (фр.)} Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи. В одном из таких настроений он, собравши нас в кружок, рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров. Эту сказку с его же слов записал некто Титов и поместил, кажется, в Подснежнике. Пушкин был невыразимо мил, когда задавал себе тему угощать и занимать общество. Однажды с этой целью явился он в Тригорское с своею большою черною книгою, на полях которой были начерчены ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих Цыган. Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу!.. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих Цыганах:
И голос шуму вод подобный.
Через несколько дней после этого чтения тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское. Пушкин очень обрадовался этому, и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном; сестра, Пушкин и я в другом. Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл ее глупою17, а говорил: "J'aime la lune quand elle eclaire un beau visage" {Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо (фр.).}, хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намек на то, как он завидовал при нашей первой встрече А. Полторацкому, когда тот уехал со мною. Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад. "Приют задумчивых дриад", с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: "Mon cher Pouchkine faites les honneurs de votre jardin a Madame" {Мой милый Пушкин, будьте же гостеприимны и покажите госпоже ваш сад (фр.).}. Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: "Vous aviez un air si virginal; n'est ce pas que vous aviez sur vous quelque chose comme une croix?" {Вы выглядели такой невинной девочкой; на вас было тогда что-то вроде крестика, не правда ли? (фр.).}
На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр 2-й главы Онегина, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:
Я помню чудное мгновенье
и проч. и проч.
Когда я сбиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих Северных цветах. Михаил Иванович Глинка сделал на них прекрасную музыку и оставил их у себя».
(Анна Керн, «Воспоминания о Пушкине»).
«Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, —
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!»
(Александр Пушкин, «Признание»,1826)
…Нет, «Признание» Пушкин посвятил отнюдь не Керн. Стихотворение написано совсем другой женщине: в годы Михайловской ссылки поэт сблизился с Александрой (Алиной) Осиповой, падчерицей псковской помещицы, соседки и друга Александра Сергеевича П.А. Осиповой-Вульф, воспитывавшейся в Тригорском.
Мы это единственно к тому говорим, что страсти и чувства зачастую властвуют над человеком неудержимо. А уж коли этот человек поэт, а уж если этот поэт – Пушкин!..
Однако в историю более других вошла Муза Александра Пушкина Анна Керн.
В 2025 году, 22 февраля, исполняется 225 лет со дня рождения Анны Петровны Керн, урождённой Полторацкой, по второму мужу – Марковой-Виноградской.
Уже только одно то, что Анна Керн стала адресатом знаменитого пушкинского стихотворения-мадригала «К***» («Я помню чудное мгновенье…»), обессмертило её имя. А непростые, но однозначно имевшие место быть отношения между А. Керн и А. Пушкиным сделали эту женщину со сложной судьбой и испорченной по понятиям того времени репутацией, объектом пристального внимания как со стороны серьёзных исследователей-пушкинистов, как и их менее серьёзных «коллег», паразитирующих на «вкусных» темах.
«Всё смешалось в доме Облонских», – написал позже другой российский гений Лев Толстой в «Анне Карениной». Так всё смешалось и в огромном пласте исследовательской литературы, на все лады, склоняющей имена А. Пушкина и А. Керн. Со старанием, достойным лучшего применения, иной раз проводятся «замеры» чувств поэта к Анне Петровне и чувств Керн к Александру Сергеевичу, с приводом доказательств, заставляющих задуматься о существовании машины времени и возможности путешествовать на ней с зажженной свечкой в руках…
Словом, у нас нет ни желания, ни необходимости компилировать общеизвестные факты. И малоизвестные тоже: повторим – литературы о А. Керн, возможно, даже больше, чем надо.
Единственным нашим стремлением является напоминание, что во всех отношениях незаурядная А. Керн (даже несмотря на попытки некоторых исследователей изобразить её как раз заурядной) сама является автором мемуаров, имеющих огромное значение для историков, литературоведов и пушкинистов, в частности. Даже если учесть то суждение, что писаны они, были из соображений материальной выгоды. В конце концов, Анна Петровна, выбрав любовь, а не пенсию генеральской вдовы, действительно нуждалась.
Итак, А. Керн стала автором нескольких книг, наиболее известными из которых, пожалуй, являются, «Воспоминания о Пушкине» и «Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке». Впрочем, наверняка не менее значимыми для серьезных исследователей являются и «Дневник», «Воспоминания Анны Петровны Керн. Три встречи с императором Александром Павловичем. 1817–1820 гг.», «Сто лет назад» и другие.
