«Каждый, кто прочтёт произведения Гулиа, увидит в них Абхазию»
«У князя Чагу умер молочный брат. К князю был послан горевестник. Он подскакал к крыльцу и, осадив коня, громко позвал:
– Чагу!..
Князь вышел на крыльцо:
– В чём дело?
– Твой молочныЙ брат Сагеса помер! – крикнул гонец.
Надменному князю Чагу не понравилось, что горевестник говорит с ним так свободно. Он сказал в сердцах:
– Я понимаю, что Сагеса умер. Но не могли они, что ли, человека послать ко мне с этой вестью?!
– Извини, князь, но человека послали к человеку, меня к тебе! – ответил гонец, ударил коня плеткой и поскакал дальше».
(Дмитрий Гулиа, «О человеке»)
«Наши словари и учебники называют Дмитрия Гулиа “основоположником абхазской художественной литературы и абхазского литературного языка”. Николай Тихонов сказал о нём: “…нестареющий пример для молодых”. “Их великий писатель Дмитрий Гулиа”, – писал Луи Арагон об абхазцах. “Гулиа схож с величавым красавцем Ерцаху” – самой высокой горной вершиной в Абхазии, – отмечал Шалва Дадиани, а Иосиф Гришашвили сказал: “Гулиа – один из виднейших и уважаемых представителей многонациональной советской литературы”. Мартирос Сарьян, посылая Дмитрию Гулиа свой этюд, написал: “Певцу абхазского народа”, “учителю и писателю”. По словам Константина Паустовского, Д. Гулиа “создал абхазскую письменность и открыл первый передвижной театр на арбах”. Константин Симонов говорил: “Мы очень гордимся нашим молодым патриархом”. “Патриархом от литературы” называли Дмитрия Гулиа Самсон Чанба и Баграт Шинкуба. Корнелий Зелинский писал, что Д. Гулиа, как поэт, видел сущность нашей поэзии в том, “чтобы делать людей великанами – душой и телом”. Мирза Ибрагимов говорит: “Каждый, кто прочтёт произведения Гулиа, увидит в них Абхазию”. А по словам Расула Гамзатова, Д. Гулиа “вывел вот этой рукой абхазский алфавит”, чтобы петь “о солнце абхазской земли…”».
(Георгий Гулиа, «Дмитрий Гулиа. Повесть о моём отце»)
В 2024 году, 21 февраля, исполняется 150 лет со дня рождения «основоположника абхазской художественной литературы и абхазского литературного языка», «одного из виднейших и уважаемых представителей многонациональной советской литературы», «певца абхазского народа» Дмитрия Иосифовича Гулиа.
Будущий просветитель, учёный, лингвист Дмитрий Гулиа родился крестьянской семье в селе Уарча (в настоящее время больше распространено наименование Варча) Гульрыпшского района Абхазии. Сам писатель позже писал в автобиографии:
«Мои родители были простые абхазские крестьяне. Жили они в селе Уарча Гумистинского участка (Абхазия), примерно на том самом месте, где происходит действие горьковского рассказа «Рождение человека» (на правом берегу бурного Кодора). И до сих пор, проезжая мимо тех мест, я вижу остатки нашего очага. Мы, уарчанские гулиевцы, если можно так выразиться, замыкали южный фланг абхазских гулиевцев, непрерывной цепью населявших воистину райский берег от села Эшера (северо-западнее Сухума) до Килашура и далее – до Гулрипша и Уарча. Гулиевцы живут в селе Эшера и сейчас. Однако большая их часть была вынуждена выселиться в царские времена в Турецкую империю, и теперь их потомки рассеяны по Ближнему Востоку».
Детство Дмитрия совпало с Русско-турецкой войной 1877–1878 годов и с махаджирством – переселением в Турцию: «Некий дворянин Маан привёл к нам во двор турецких аскеров – солдат. «Эти не желают выселяться», – сказал он. Аскеры сожгли наш дом, а семью погнали к морю, где стоял на рейде турецкий пароход. Мне тогда было года четыре. Я нёс в руке игрушечную фелюгу и держался за руку моей бабушки Фындык. Это событие с полной достоверностью описано мною в поэме “Мой очаг”».
В турецком Трапезунде семья Гулиа пробыла менее года, потеряв двух детей.
«Словом, мы очутились на турецком берегу в ужасающем положении – без жилья, без еды. Абхазцы, которые прибыли в Турцию раньше нас и кое-как устроились, приютили махаджиров – переселенцев. Помогали нам и турецкие рыбаки.
Чтобы быть поближе к Абхазии, мой отец решил переехать в Батум. Там умерли мои младшие брат и сестра. С каждым днём мы всё больше тосковали по родным местам. Многие из махаджиров тайно возвращались в Абхазию. И отец тоже решил вернуться.
И снова помогли простые турецкие рыбаки. Они по бурному морю переправили нас в Абхазию. Когда мы подплывали к берегам Абхазии, пограничная стража открыла огонь, и мы едва спаслись. Дождавшись ночи – холодные и голодные – мы пристали к берегу недалеко от реки Ингура и распрощались с рыбаками.
Отцу не разрешили поселиться на прежнем месте, и он выбрал участок на левом берегу Кодора, прямо против старого дома».
Речь идёт о селе Адзюбжа. Здесь, у местного священника мальчик научился читать и писать по-русски и по-грузински, а затем с большим трудом устроился в двухклассную горскую школу.
«Три года подряд отец возил меня в Сухум. Смотритель школы находил всевозможные предлоги, и меня не принимали. Эти мытарства я описал в очерке “Три школы”. Наконец я поступил в школу, которую и окончил (два класса и три подготовительных отделения)».
После окончания этой школы в 1889 году Дмитрий Гулиа поступил в Закавказскую учительскую семинарию в Гори. Из-за болезни через четыре месяца он был исключён из семинарии и вернулся домой. Вскоре Дмитрий осиротел, на его руках остались младшие сестра и брат. Сдав экстерном экзамен на звание учителя народных школ, Дмитрий Гулиа долгие годы работал преподавателем абхазского языка в деревнях и в Сухуме – горской школе, женской гимназии, реальном училище, семинарии.
В тот период Д. Гулиа начал писать стихи, в значительной степени пользуясь фольклором. Молодой поэт сам собирал песни, сказки, предания, широко использовал в собственном творчестве образы народной поэзии, её сюжеты и изобразительные свойства. Вместе с К. Д. Мачавариани, смотрителем горской школы, своим учителем и другом, Д. Гулиа принялся за составление абхазской азбуки, которая была издана в 1892 году в Тифлисе. Ранее, в 1862 году, абхазский алфавит на основе русской графики был составлен известным русским языковедом, составителем грамматики ряда горских народов П. Усларом. В 1865 году был выпущен первый абхазский букварь, но применять его было негде – ни школ, ни учителей для абхазских детей в то время не было. «Цель нашей азбуки, – писали Д. Гулиа и К. Мачавариани в предисловии, – заинтересовать детей абхазцев их грамотой и облегчить им изучение русского языка». Эта в дальнейшем усовершенствованная азбука стала основным пособием при изучении абхазского языка.
«Азбуку мы закончили в 1891 году, а через год она вышла в свет. Вот с этой поры абхазцы и начали читать книги на родном языке.
После выхода азбуки я работал то преподавателем в сельских школах, то переводчиком в Сухуме и Очамчирах. Сочинял разные стишки, которые не имели никакого общественного значения. Они безвозвратно погибли, и я не жалею об этом.
Надо сказать, что писал я тогда, в общем, мало. Зато принимал участие в общественной жизни, путешествовал по стране, изучал быт и язык.
В то время я разъезжал на коне, одевался в черкеску, и был вооружён, что называется, до зубов – кинжал, шашка, револьвер и большое число зарядов, рассованных по карманам.
Я не придерживался какой-нибудь определенной политической программы, но всем существом своим ненавидел князей и дворян, буквально грабивших народ».
Первый сборник поэтических стихотворений Дмитрия Гулиа на абхазском языке вышел в 1912 году в Тифлисе. В сборнике – поэтические зарисовки из абхазской жизни и природы, нравоучительные и сатирические стихи. Вышедшая в 1913 году поэма Д. Гулиа «Письма юноши и девушки» стала началом для абхазской любовной лирики, а в 1919 году была написана первая абхазская новелла – «Под чужим небом».
«Первая мировая война застала меня в Сухуме. Политическая жизнь Российской империи год от году всё больше накалялась. Жить становилось всё труднее. Я работал в нескольких школах, проверял до двухсот тетрадей за вечер и только после этого мог заниматься литературой и историей (я собирал материалы для будущей “Истории Абхазии”).
Я искал вокруг моральной поддержки и с трудом находил её. Книги издавал на собственные деньги, к которым прибавлялись небольшие суммы, отпускаемые “Обществом распространения грамоты среди абзахцев”. Книги раздавал бесплатно своим знакомым, и гостям. Со стороны властей я встречал каменное равнодушие или сугубую подозрительность.
В тот период я познакомился с академиком Н. Я. Марром. Он интересовался абхазским языком, и на этой почве, я бы сказал, мы с ним сдружились. Одно время в разговорах со мной он в известной мере разделял идею африканского (египетского) происхождения абхазцев. Затем увлекся языковыми связями абхазцев с испанскими басками. Спустя некоторое время развивал предположение относительно скифского (северного) происхождения абхазцев. Это был увлекающийся, горячий, глубоко и разносторонне образованный человек. Предложенный им алфавит, принятый во многих республиках Кавказа, мной был категорически отвергнут. Это резко охладило наши взаимоотношения. Абхазское правительство ввело алфавит Марра. Однако жизнь показала, что в этом споре Марр был неправ – его алфавит просуществовал всего несколько лет и исчез...
Должен отметить, что довольно частая смена алфавитов в 30-х годах нанесла огромный ущерб абхазской культуре. Теперь этот вопрос решён окончательно. Мы вернулись к старому алфавиту на русской основе, имеющему большую традицию. Это произошло в 1954 году...».
«Октябрьскую революцию я встретил доброжелательно, хотя, пожалуй, не очень точно представлял себе её цели. Мне очень нравилось правильное разрешение земельной проблемы, нравился удар по помещикам и ленинское решение национального вопроса – жгучего вопроса всех времён. В то время я написал несколько стихотворений, проникнутых верой в будущее (например, “Вперед”).
В 1918 году мне довелось побывать на Кубани, где пылала гражданская война. В качестве одного из представителей абхазского народа я просил хлеба для населения. В Абхазию было отгружено несколько вагонов, но сам я не скоро выбрался оттуда. С большим трудом при содействии кубанских большевиков я прибыл в Сухум, где встретил в чрезвычайно тяжелом положении детей и жену (был голод).
В Абхазии вплоть до 4 марта 1921 года господствовали меньшевики. В газете «Апсны» – первой абхазской газете, редактором которой я состоял,– было напечатано немало статей и заметок, в которых, так или иначе, критиковалась политика меньшевиков в школьном вопросе. В 1918 году я написал рассказ “Под чужим небом”, в котором описывалась несчастная судьба абхазского крестьянина. По-прежнему продолжая преподавать в нескольких школах, я по ночам писал “Историю Абхазии” и стихи».
С установлением советской власти газета «Апсны» («Абхазия») стала называться «Апсны капш» («Красная Абхазия») и сыграла значительную роль в становлении периодической печати на абхазском языке.
Дмитрий Гулиа стал и основоположником абхазского театра, организовав в 1921 году первую театральную труппу, ставившую спектакли на абхазском языке. Автором пьес, режиссёром, директором и даже суфлёром был молодой преподаватель Дмитрий Гулиа.
С 1924 по 1926 год Дмитрий Гулиа читал курс абхазского языка в Государственном университете в Тифлисе. В эти же годы он приступил к написанию «Истории Абхазии». Используя различные высказывания и данные об Абхазии, начиная с древнейших времён, а также этнографические, фольклорные, лингвистические материалы, Дмитрий Гулиа попытался объединить разрозненные данные в цельной истории народа.
«Огромным испытанием для нашей страны была Отечественная война. Я потерял своего сына, Владимира, инженера, чьи способности возбуждали в его друзьях много надежд. Я не мог сражаться с автоматом в руках, но делал своё маленькое дело на литературном посту.
Абхазская литература потеряла талантливого поэта Леварсу Квициниа, погибшего в Белоруссии. Поэт Киазым Агумаа сражался в Брянских лесах и умер от полученных травм после войны...
…За время литературной деятельности у меня были памятные встречи с А. Толстым, А. Фадеевым, А. Исаакяном, В. Шишковым, М. Рыльским, М. Бажаном, П. Тычиной, М. Джавахишвили, Г. Табидзе, Н. Тихоновым, К. Фединым и многими другими. Естественно возникает вопрос: доволен ли я пройденным путём? Достаточно ли я сделал для народа?
Без всякой рисовки могу сказать: работой своей я доволен, поскольку всё, что делал, делал искренне. Но мог бы сделать больше, если бы я всегда точно понимал, что важнее и что не требует отлагательств. Я распылял свою энергию, занимаясь то поэзией, то наукой. Может, было бы лучше, если бы целиком посвятил себя только литературе? Может быть. Когда человек что-либо начинает первым, он неизбежно растрачивает больше энергии, и его деятельность неизбежно приобретает разносторонний характер. Это и хорошо и плохо».
Несмотря на то, что Дмитрий Гулиа выступал в разных жанрах – как прозаик, учёный, драматург, всё же лучше всего он был известен как лирический поэт. В последние годы, когда его одолевали недуги, он героически боролся со старостью, практически полной слепотой и продолжал писать стихотворения, ставшие золотым фондом абхазской поэзии. В его стихах живут образы моря, свободного паруса, неба, гор, звёзд, новой жизни и радости от неё, появилось много стихов для детей.
«Как-то Хыш ленивой дочке
Поручил цыплят и квочку.
Та считать цыпляток стала
И пятнадцать насчитала.
Но повадился на двор
К ним являться ястреб-вор.
Как мелькнет крыло его –
Нет цыплёнка одного!
И соседкам про воришку
Говорила дочка Хыша.
”Ястреб совесть потерял –
Всех цыплят перетаскал.
От пятнадцати, вот жалость.
Двадцать лишь всего осталось!”
А соседки почему-то
Говорят: “Так это ж – чудо!
Зря ты ястреба ругаешь.
Если правильно считаешь –
Каждый раз тебе на двор
Приносил цыплёнка вор!”»
(Дмитрий Гулиа, «Посчитала»)
Самым крупным произведением последних лет Д. Гулиа была автобиографическая поэма «Мой очаг». В 80 лет поэт написал свои лучшие стихи о любви – «У моря», «Сон», «Всадник», в 85 лет Дмитрий Гулиа создал своё последнее стихотворение «Старику».
Дмитрий Гулиа является автором многих, ставших классическими, переводов на абхазский язык произведений русской, грузинской, украинской и других литератур. Он перевёл на абхазский памятник древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», памятник древнегрузинской литературы поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
«…Был августовский день 1959 года. Небо над нами сияло аквамарином. Колер его как две капли воды походил на небеса, писанные рукою итальянских художников эпохи Возрождения. Едва колыхалось море, буйно зеленели деревья. Пахло ежевикой.
Отец увёл меня в дальний угол двора. И мы уселись на скамью, окружённую виноградом.
– Слушай внимательно, – сказал он, закуривая. – Ты должен понять одно: меня скоро не будет.
Я запротестовал. Я и слышать не хотел о смерти в этот прекрасный день…
– Не спорь, – сказал он жёстко, – я знаю, что говорю. Ты скоро уедешь в Москву. И я хочу, чтобы ты ясно представлял моё положение. Но это – только между нами. Дай слово!
Он курил папиросу и смотрел вдаль. И немного погодя сказал:
– За абхазскую литературу я как будто не тревожусь. По-моему, дело идёт. Может быть, не так успешно, как хотелось бы, но тем не менее идёт. В абхазских школах, как мне передавали, жизнь тоже не стоит на месте. И это очень важно. Её слишком потрясли в сорок седьмом году. Но теперь, бог даст, всё будет в порядке. Это жизненно важно для литературы. Для народа».
(Георгий Гулиа, «Дмитрий Гулиа. Повесть о моём отце»)
Писатель ушёл из жизни 7 апреля 1960 года в возрасте 86 лет. Дмитрий Гулиа похоронен в Сухуме.
Николай Марр, российский востоковед, кавказовед и филолог о Д. Гулиа писал:
«Бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Гулиа, не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один учёный, ни в Европе, ни на Кавказе... не удосуживался и не скоро удосужится для составления работы по глубине искреннего интереса, подобной той, которая уже готова у Гулиа».
…В Сухуме, в сквере перед Абхазской государственной филармонией им. Р. Гумба 21 февраля 2024 года состоялась церемония возложения цветов к могиле писателя. Почтить память Д. Гулиа пришли президент Республики Абхазия Аслан Бжания, вице-президент Бадра Гунба, спикер Парламента Лаша Ашуба, руководитель Администрации Президента Абесалом Кварчия, депутаты Парламента, члены Правительства, абхазские поэты и прозаики, представители творческой и научной̆ интеллигенции, общественность.
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
