article image

«Жить надо так, чтобы не бояться продать своего попугая самой большой сплетнице города…»

«Вавилонские башни,

Закулисные шашни,

Расписные покои,

Гимны, троны и брани,

Даже стихомаранье –

Не призванье людское.

Не кресты и поленья

На предмет искупленья,

Дабы спасся Варрава,

Не захваты угодий

Для прокорма отродий

И посмертная слава.

И ни звёздные дали,

Ни земные скрижали

И виденья профета

Не затем вековали

И в земле истлевали.

Не людское всё это.

Теплит суть человечью,

Кто в надежде на встречу

Ждёт, томясь тишиною.

И на лавочке белой

Пишет спичкой горелой

Чье-то имя смешное».

(«Философия в кофейне». Перевод Анатолия Гелескула)

Автора стихотворения не признали?

А так?

«Жил на свете Янек,

Был он неумён.

Если знать хотите –

Вот что делал он.

Ситом черпал воду,

Птиц учил летать,

Кузнеца просил он

Кошку подковать.

Комара увидев,

Брался за топор,

В лес дрова носил он,

А в квартиру – сор.

Он зимою строил

Домик ледяной:

“То-то будет дача

У меня весной!”

В летний знойный полдень

Он на солнце дул.

Лошади уставшей

Выносил он стул.

Как-то он полтинник

Отдал за пятак.

Проще объяснить вам:

Янек был дурак!»

(«Про Янека». Перевод Сергея Михалкова)

Конечно, да – это Юлиан Тувим. И первое, и второе стихотворения – его!

Но так уж вышло, что русскоязычные читатели гораздо больше знают Ю. Тувима, как детского поэта или, скажем, в последнее время особенно, как автора ироничных афоризмов о выпивке, женщинах и «других излишествах нехороших», чем Ю. Тувима – лирика, блестящего переводчика, литературоведа, журналиста.

В 2024 году, 13 сентября, исполняется 130 лет со дня рождения Юлиана Тувима.

В СССР его знали как поляка. В Польше – как еврея. Сам он в 1944 году написал:

«Я поляк, потому что мне это нравится. Это моё исключительно личное дело, в котором я никому не имею намерения давать отчёт, объяснять его, истолковывать, обосновывать. Я не делю поляков на "родовитых" и "неродовитых", оставляя это родовитым и неродовитым расистам, родным и неродным гитлеровцам. Я делю поляков как и евреев, как и другие народы, на умных и глупых, честных и воров, интеллигентных и тупых, интересных и нудных, обижающих и обижаемых, джентльменов и неджентльменов и т. д. Я также делю поляков на фашистов и контрфашистов. Эти два лагеря, конечно же, не однородны, каждый из них переливается оттенками цветов различной густоты. Но линия раздела наверняка существует, а скоро удастся её совершенно отчетливо провести. Оттенки останутся оттенками, но окраска самой линии заблестит и углубится решительно. Я мог бы сказать, что в политической плоскости делю поляков на антисемитов и антифашистов, так как фашизм – это всегда антисемитизм. Антисемитизм – это международный язык фашистов».

Написал это Юлиан Тувим в статье, которая называлась «Мы, польские евреи». Статью автор посвятил «Моей матери в Польше или любимой её тени». В отчем доме на улице Св. Анджея в городе Лодзь Царства Польского в Российской империи появившийся на свет в 1894 году маленький Юлиан слышал еврейскую речь не реже, чем польскую – его родители были евреями. Но – «я поляк, исходя из простых, почти примитивных причин, в основном рациональных, частично всё же иррациональных однако без мистической приправы. Быть поляком – это не почёт и не честь и ни в коем случае не привилегия. Так же с дыханием. Я не встречал ещё человека, который гордился бы тем, что дышит.

Поляк – потому что родился в Польше, здесь вырос, здесь меня воспитали, здесь я учился, потому что в Польше я был счастливым и несчастным; потому что из эмиграции хочу возвратиться именно в Польшу, если бы даже в других местах мне был бы обещан рай.

Поляк – потому что по какому-то очень странному предрассудку, который не поддаётся ни научному, ни просто логическому объяснению, жажду, чтобы меня после смерти приняла и всосала польская земля и никакая другая.

Поляк – потому что мне в отцовском доме по-польски об этом сказали; потому что там польской речью с пеленок вскормлен был; потому что мать учила меня польским стихам и польским песенкам; потому что когда возникло первое поэтическое потрясение, оно разразилось польскими словами; потому что то, что в жизни стало главным – поэтическое творчество, – не мыслится мною на каком-либо другом языке, если бы я им даже великолепно владел.

Поляк – потому что исповедовался по-польски о тревогах первой любви и по-польски лепетал о принесённых ею радостях и бурях.

Поляк – ещё и потому, что береза и верба мне ближе пальмы и кипариса, а Мицкевич и Шопен дороже Шекспира и Бетховена. Дороже по причинам, которых никакой логикой не объяснить.

Поляк – потому что я перенял у поляков определённую долю их национальных недостатков…».

Возможно, и не стоит нам столь заострять внимание на национальной принадлежности поэта. Однако, самому ему это было важно, да и во многом на его судьбу пресловутый «еврейский вопрос» повлиял значительно.

Учился Юлиан в русской гимназии. Учился средне – хорошие отметки по гуманитарным «предметам» и иные – по всяким там математикам. В гимназии же он начал писать стихи. А также – переводить. На эсперанто – в то время этот искусственный международный язык был чрезвычайно популярен. Переводил он одного из своих кумиров – современного ему польского поэта Леопольда Генрика Стаффа. Кроме живых кумиров были у Ю. Тувима кумиры и «вечно живые» – бесконечный оптимист Уолт Уитмен и «дрянной мальчишка» Артюр Рэмбо. В 1913 году своё стихотворение «Просьба» Юлиан Тувим увидел опубликованным в «Варшавском курьере» – таким образом, литературный дебют состоялся, и «творческий поезд» поэта начал неудержимо набирать скорость.

После окончания гимназии Ю. Тувим поступил в Варшавский университет, где начал было изучить право. Но литература его привлекала все больше и больше – Юлиан перевёлся на филфак. Но учиться, по сути, не стал и там – до учебы ли, когда за дружеским стаканчиком-другим гораздо интереснее было вести бесконечные беседы с друзьями, молодыми поэтами, в числе которых были Антоний Слонимский, Ян Лехонь, Казимеж Вежиньский, Ярослав Ивашкевич. Вместе эта компания создала поэтическую группу под названием «Скамандр». Единомышленники также активно сотрудничали с эмигрантской литературной группой из России «Таверна поэтов» (Всеволод Байкин, Владимир Бранд, Альфред Бем, Александр Туринцев, Олег Колодий, Борис Евреинов м другие).

Юлиан Тувим постепенно отказывался от оптимизма У. Уитмена, всё более склоняясь к бунтарству А. Рэмбо. Короче говоря – университет он так и не окончил.

Зато именно Ю. Тувим стал одним из инициаторов создания Польского общества защиты авторских прав «ZAKIS».

Анатолий Гелескул:

«Литературная судьба Тувима – это стойкая любовь одних и не менее стойкая ненависть других. Первая же публикация поэта вызвала обывательскую бурю и обвинение в подстрекательстве к босяцкому бунту. Через несколько лет стихотворение “К генералам” трактовалось уже как “измена родине”. Националисты особенно напирали на еврейское происхождение Тувима и требовали вообще отлучить его от польской культуры».

В Польше креп антисемитский настрой. Еврейку мать поэта Аделлу затравили настолько, что она получила нервный срыв и с психическим расстройством в 1935 году попала в психиатрическую больницу. Состояние самого Ю. Тувима в это время также оставляло желать лучшего – он серьезно страдал от агорафобии (боязнь открытого пространства. К слову, позже многочисленные фобии Ю. Тувима привели к тому, что он передвигался по городским улицам исключительно в такси и обязательно в сопровождении супруги). Ю. Тувим, уже тогда злоупотреблявший алкоголем, неуклонно погружался в депрессию. Ближе к началу Второй Мировой войны его травили не только польские националисты, но и еврейские активисты, выставлявшие поэта «предателем». В какой-то степени, их, упёртых и зацикленных на «еврействе» можно было понять – Ю. Тувим писал фельетоны, высмеивавшие поведение евреев по отношению к польскому обществу. Также он самым резким образом критиковал фашизм во всех его проявлениях.

Разумеется, когда война грянула, оставаться на родине Ю. Тувим не мог. С семьёй он бежал в 1939 году в Румынию, где, как известно, скоро стало также некомфортно лицам еврейской национальности. Ю. Тувим перебрался во Францию, оттуда – в Португалию, затем – в Бразилию, потом – в США. Только в 1946 году поэт к его огромной радости смог вернулся в Польшу.

В ПНР Б. Тувим жил и работал, окружённый той известностью, которой несомненно заслуживал. Он много писал, его много публиковали, его много переводили и он много переводил, а уж в СССР был просто любимцем. Его стихотворения для детей переводили такие мастера, как Самуил Маршак, Николай Чуковский, Борис Заходер, Эмма Мошковская, Сергей Михалков. Лирические сборники Ю. Тувима на русском языке также издавались неоднократно. Прекрасный поэт Леонид Мартынов перевёл на русский язык словотворческую фантазию Ю. Тувима «Зелень» и считал эту работу вершиной своей переводческой деятельности, гордый хвалебным отзывом самого польского коллеги.

Юлиан Тувим перевёл на польский язык «Слово о полку Игореве»; «Горе от ума» А. С. Грибоедова; большое количество стихов А. С. Пушкина, В. В. Маяковского, Б. Л. Пастернака. Сборник избранных пушкинских стихов в переводах Ю. Тувима («Лютня Пушкина») получил высокую оценку Владислава Ходасевича. Ю. Тувим выступал и как теоретик перевода, став, например, автором статей «Четверостишие на верстаке» о переводе начала «Руслана и Людмилы».

Миниатюры Ю. Тувима исполнялись в популярной советской телевизионной передаче «Кабачок 13 стульев».

Но уже в 1950-е годы творческая активность Юлиана Тувима стала потихоньку уменьшаться. Поэт все чаще погружался в депрессию. При этом он продолжал писать, но никому написанное не показывал – многое из наследия поэта дошло до читателей после смерти автора.

Смерть всенародного польского любимца, крупнейшего национального лирика и драматурга Ильдефонса Константы Глачинского 6 декабря 1953 подкосила Ю. Тувима окончательно:

«Ледяной январь памятного 1953 года стал для польской поэзии траурным. Умер Константы Галчинский. На его похоронах Юлиан Тувим жестоко простудился, и 27 января его не стало. Семидесятипятилетний патриарх польского стиха Леопольд Стафф, учитель и кумир юности Тувима, сказал об ушедшем: “У него было сто красок, сто струн… Мы ждали его десятки лет”». (Анатолий Гелескул).

Ю. Тувиму было только 59 лет, когда он ушёл. Посмертно поэт был награждён Орденом Возрождения Польши.


При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького