«…Макарыч, – не спеши, Спусти колки, ослабь зажимы, Пересними, перепиши, Переиграй – останься живым…»
«Люди давно разошлись по домам… А Колька сидит, тихонько играет – подбирает что-то на слух, что-то грустное. И думает, думает, думает. Мысленно он исходил свою деревню, заглянул в каждый закоулок, посидел на берегу стремительной чистой реки. Он знал, если он приедет один, мать станет плакать: это большой грех – оставить дите родное, станет просить вернуться, станет говорить… О господи! Что делать? Окно на третьем этаже открывается.
– Ты долго там будешь пилить? Насмешил людей, а теперь спать им не даешь. Кретин! Тебя же счас во всех квартирах обсуждают!
Колька хочет промолчать.
– Слышишь, что ли? Нинка не спит!.. Клоун чертов.
– Закрой поддувало. И окно закрой – она будет спать.
– Кретин!
– Падла!
Окно закрывается. Но через минуту снова распахивается.
– Я вот расскажу кому-нибудь, как ты мечтал на выставке: "Мне бы вот такой маленький трактор, маленький комбайник и десять гектаров земли". Кулачье недобитое. Почему домой-то не поехал? В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с мамашей своей… Не нравится вам в колхозе-то? Заразы, Мещаны.
Самое чудовищное, что жена Валя знала: отец Кольки, и дед, и вся родня – бедняки в прошлом и первыми вошли в колхоз, Колька ей рассказывал.
Колька ставит гармонь на скамейку… Хватит! Надо вершить стог. Эта добровольная каторга сделает его идиотом и пьяницей. Какой-то конец должен быть.
Скоро преодолел он три этажа… Влетел в квартиру, Жена Валя, зачуяв недоброе, схватила дочь на руки.
– Только тронь! Только тронь посмей!..
Кольку било крупной дрожью.
– П-положь ребенка,– сказал он, заикаясь.
– Только тронь!..
– Все равно я тебя убью сегодня.– Колька сам подивился – будто не он сказал эти страшные слова, а кто-то другой, сказал обдуманно.– Дождалась ты своей участи… Не хотела жить на белом свете? Подыхай. Я тебя этой ночью казнить буду.
Колька пошел на кухню, достал из ящика стола топорик… Делал все спокойно, тряска унялась. Напился воды… Закрыл кран. Подумал, снова зачем-то открыл кран.
– Пусть течет пока,-сказал вслух.
Вошел в комнату – Вали не было. Зашел в другую комнату – и там нет.
– Убежала.– Вышел на лестничную площадку, постоял… Вернулся в квартиру.– Все правильно…
Положил топорик на место… Походил по кухне. Достал из потайного места початую бутылку водки, налил стакан, бутылку опять поставил на место. Постоял со стаканом… Вылил водку в раковину.
– Не обрадуетесь, гады.
Сел… Но тотчас встал – показалось, что на кухне очень мусорно. Он взял веник, подмел.
– Так? – спросил себя Колька.– Значит, жена мужа в Париж провожала? – Закрыл окно, закрыл форточку. Закрыл дверь. Закурил, курнул раза три подряд поглубже, загасил папиросу. Взял карандаш и крупно написал на белом краешке газеты: "Доченька, папа уехал в командировку".
Положил газетку на видное место… И включил газ, обе горелки…
Когда рано утром пришли Валя, тесть и теща, Колька лежал на кухне, на полу, уткнувшись лицом в ладони. Газом воняло даже на лестнице.
– Скотина! И газ не…– Но тут поняла Валя. И заорала.
Теща схватилась за сердце.
Тесть подошел к Кольке, перевернул его на спину.
У Кольки не успели еще высохнуть слезы… И чубарик его русый был смят и свалился на бочок. Тесть потряс Кольку, приоткрыл пальцами его веки… И положил тело опять в прежнее положение.
– Надо… это… милицию».
(Василий Шукшин, «Жена мужа в Париж провожала»)
«Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придёт и уснёт без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеётся во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
Не грусти на знобящем причале,
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем, давай, на прощанье
За недолгую нежность в груди.
Мы с тобою как разные птицы,
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой настигающий топот
Всё мне слышится, словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю –
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
– Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…»
Это «Прощальная песня» русского поэта Николая Рубцова.
Если бы Василий Шукшин был поэтом, такое стихотворение мог бы сочинить он. Но В. Шукшин не писал стихов – во всяком случае, не умением рифмовать прославился он, писатель, режиссер, киносценарист и актёр.
В 2024 году, 25 июля исполняется 95 лет со дня рождения Василия Макаровича Шукшина.
Он писал рассказы, повести, романы, киносценарии, публицистические статьи. Поставил по своим сценариям художественные фильмы – «Живет такой парень» (1964), «Печки-лавочки» (1972), «Калина красная» (1973) и другие. Как актёр создал в кино запоминающиеся образы современников: «У озера» (1969), «Они сражались за Родину» (1973) и другие.
Ох уж это – «и другие»... «Последним гением русской литературы» назвал В. Шукшина Вячеслав Пьецух.
Десять лет тому назад, на вечере памяти В. М. Шукшина в Театре Наций президент России Владимир Путин сказал: «Россия большая, талантливая. У нас есть свои герои, своя великая история, своё великое искусство, есть великие музыканты и великая музыка, есть великие военачальники, воины, есть государственные деятели, которыми мы гордимся. Но Василий Макарович нам всем своим творчеством напоминает, что в основе всего этого простой человек. Он и есть – суть России.
Удивительно, как можно через образы простого человека ясным, понятным, доходчивым, но таким сочным языком показать, что такое душа нашего народа. Так мог сделать только гениальный автор – Василий Шукшин».
Как писатель В. Шукшин стал известен с 1958 года. За 16 лет им было опубликовано свыше ста рассказов, два романа, повести, киносценарии, произведения для театра, снято шесть фильмов.
Рассказы составили центральное звено того большого «романа», который Василий Шукшин «писал» всеми доступными ему художественными способами, – а их, способов этих, он нашёл немало, и в конце концов выработал свой, неповторимый язык.
Советский и российский актёр театра и кино, кинорежиссёр, Народный артист РСФСР Станислав Андреевич Любшин вспоминал: «Как он писал? В десятиминутный перерыв на съёмках садился на пень или прямо на землю и начинал быстро-быстро строчить в маленькой записной книжке или клетчатой тетрадке. На коленях, в столовой, в общежитии, на кухне – всегда и везде. Иногда, когда не писалось, подолгу маршировал по комнате. Особенно это помогало в гостинцах».
С. А. Любшин: «Если существует эталон искренности, то это Шукшин. Искренним людям очень тяжело на свете живётся. Это рациональным натурам легко, а он если кого-то любил, то уж сомневаться не приходилось, а кого не любил... Шли мы с ним однажды хлопотать за одного человека к директору “Мосфильма”. По коридору идёт красивый, сильный Шукшин. Но чем ближе дверь к нам приближается, не мы к ней, а дверь к нам, тем он больше сутулиться начинает, пластика другая у него становится. Подходим к кабинету, он останавливается лицом перед дверью и объявляет: “Пошли, Слава, отсюда”. Разворачивается и уходит. Потом объяснил: “Я как представил, что он будет врать нам, обещать и ничего не сделает, а мы как статисты будем в этой сцене участвовать”».
Писатель Виктор Петрович Астафьев: «Во время съёмок “Калины красной” он бывал у меня дома в Вологде. Сидел он за столом, пил кофе, много курил. И меня поразило некоторое несоответствие того, как о нём писали... Его изображали таким мужичком... Есть такое, как только сибиряк – так или головорез, или мужичок такой... И сами сибирячки ещё любят подыграть... Так вот, за столом передо мной сидел интеллигент, не только в манерах своих, в способах общения, но и по облику... Очень утончённое лицо... В нём всё было как-то очень соответственно. Он говорил немного, но был как-то активно общителен... У меня было ощущение огромного счастья от общения с человеком очень интересным... Вот такой облик во мне запечатлелся навсегда...».
«Не было у нас за последние десятилетия такого художника, который бы столь уверенно и беспощадно врывался во всякую человеческую душу и предлагал ей проверить, что она есть, в каких просторах и далях она заблудилась, какому поддалась соблазну или, напротив, что помогло ей выстоять и остаться в верности и в чистоте. Читателем и зрителем Василия Шукшина остаётся вся Россия, от самых высоких умов до самых падших, его талант – это, прежде всего, голос взыскующей совести».
«…В происходящих сегодня прекрасных и яростных переменах нам не хватает Василия Шукшина как честного, никогда, ни при какой погоде не ломавшего голос художника, скроенного, составленного от начала до конца из одних болей, порывов, любви и таланта русского человека, как сына России, который нёс в себе все её страдания и хорошо понимал, что для неё полезно и что губительно», – написал Валентин Григорьевич Распутин.
Василий Шукшин родился 25 июля – этот день стал и Днем памяти Владимира Высоцкого: выдающиеся, нет, великие, писатель и поэт делят календарную дату. Владимир Высоцкий говорил: «Очень уважаю всё, что сделал Шукшин. Знал его близко, встречался с ним часто, беседовал, спорил, и мне особенно обидно сегодня, что так и не удалось сняться ни в одном из его фильмов. Зато на всю жизнь останусь их самым постоянным зрителем. В данном случае это для меня значит больше, чем быть участником и исполнителем. Я написал стихи о Василии, которые должны были быть напечатаны в “Авроре”. Но опять они мне предложили оставить меньше, чем я написал. Считаю, что её хорошо читать глазами, эту балладу. Её жаль петь, жалко… Я с ним очень дружил. И как-то я спел раз, а потом подумал, что, наверное, больше не надо…».
Надо.
«Ещё – ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, – не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй – останься живым.
Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос –
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает –
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё – печки-лавочки, Макарыч, –
Такой твой парень не живёт!
Ты белые стволы берёз
Ласкал в киношной гулкой рани,
Но успокоился всерьёз,
Решительней чем на экране.
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
“Снять со скуластого табу —
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тёпленьким в постели!”
И после непременной бани,
Чист перед Богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз –
Решительней, чем на экране.
Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края…
А рядом куст сирени рос —
Сирень осенняя, нагая…».
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
