М. Луконин «по внутреннему ощущению ценностей – человек не старого, а нового мира – мира, возникающего здесь и сейчас, “из ничего”, из взрыва и катастрофы.
Не секрет, что день рождения Российского Коммунистического Союза Молодежи совпадает с днём появления на свет Михаила Кузьмича Луконина – известного советского поэта. И только ленивый, говоря о М. Луконине, не упомянет об этом примечательном совпадении, не позабудет присовокупить, что сам поэт, говорят, всегда гордился тем, что является ровесником Комсомола.
Мы, как видите, не ленивы, хотя и не оригинальны…
В 2023 году, 29 октября, исполняется 105 лет Ленинскому комсомолу. И столько же – со дня рождения Михаила Луконина.
Напрашивается, конечно же, повод назвать М. Луконина комсомольцем, или, хотя бы, певцом Комсомола, однако, оказывается, не так это просто: сведений о членстве поэта в этой главной молодежной организации страны нет.
Возможно, был. Возможно, нет, но принципиальной разницы нет: как известно, вера не в храме, а в душе.
М. Луконин «по внутреннему ощущению ценностей – человек не старого, а нового мира – мира, возникающего здесь и сейчас, “из ничего”, из взрыва и катастрофы. Новая вселенная возникала по воле новых людей, порождённых не столько “отцами” и “дедами”, сколько бурей социального обновления, в которой новые поколения выжигали всё старое», как сказал о нём литературный критик и литературовед Лев Александрович Аннинский, хорошо изучивший творчество и жизнь поэта.
М. Луконин работал на СТЗ – это Сталинградский тракторный завод, где трудились сотни комсомольцев. М. Луконин работал в газете «Молодой ленинец» – это комсомольская газета.
По всем статьям М. Луконин – обязательно комсомолец, и его самая первая книжка – комсомольская: «Оказывается книжка “Содружество”; она тоненькая, тираж – три с половиной тысячи, но это уже, как сказано в предисловии, “отдельный сборник”. Открывает его Луконин, завершает Турочкин, который отныне берёт себе псевдоним: Николай Отрада. Имена в этой книжке можно было бы и стасовать, стихи перемешать без большого ущерба – настолько всё подчинено общему бравурному тону. Мотивы: конница Будённого, прочность стали, сады, плоды, изобилие, поющие от радости люди, мудрый и нежный вождь, дальняя граница, зоркий часовой, письма от любимой, горячий конь, стремительная атака… М. Луконин почти не выделяется», – пишет Л. Аннинский.
Но и в автобиографии М. Луконина нет сведений о членстве в комсомоле! А о вступлении матери в коммунистическую партию есть…
«Родился 29 октября 1918 года в Астрахани. Отца, служащего на почте, не помню: весной 1921 года он внезапно заболел и умер. Мать с детьми в этом же году переехала в родное село Быковы Хутора, около Сталинграда.
В Быковых Хуторах я и воспитывался. Трудная была жизнь вдовы с четырьмя детьми в те годы в голодающем Заволжье. Мать и старшая сестра ходили по найму, батрачили. Осенью 1926 года меня снарядили в школу. Летом нанимался пасти свиней на хуторах. В то время мать сколотила вдовью артель, комитет бедноты дал землю, у нас в семье появился хлеб. В 1928 году мать приняли в Коммунистическую партию, она активно участвовала в раскулачивании, в организации колхозов.
В 1930 году старшая сестра взяла меня в Сталинград. Учился в школе при заводе “Красный Октябрь”, целыми днями не выходил из завода, хотелось работать, тянуло к технике. После пятого класса, летом, в библиотеке детской технической станции в поисках книги по металлургии взял “Как закалялась сталь”. Свою счастливую ошибку обнаружил поздно: оторваться уже не мог.
Второй книгой был “Тихий Дон”. После этого целый год “писал роман” о раскулачивании, а однажды написал такое, что, прочитанное вслух, странно воодушевило и удивило меня. Это были первые стихи.
С шестого класса учился в школе на Тракторном заводе, куда приехала вся наша семья. В 1934 году напечатали мой рассказ, затем стали печатать в областных газетах стихи. Через год, окончив девять классов, пошёл работать на завод, некоторое время работал в комсомольской газете “Молодой ленинец”, затем стал заниматься в Учительском институте. Осенью 1937 года был принят в Литературный институт Союза писателей.
В это время окончательно пришёл к выводу, что творческие принципы Маяковского, расширяющие возможности поэзии, его пример служения народу являются для меня самым дорогим из всего опыта поэзии. Это формировало мои взгляды...»
Взгляды Михаила Луконина вполне соответствовали времени. Всегда. Но у В. Маяковского, вечно метавшегося, с одной стороны, и по-деловому хваткого с другой, кстати, можно найти десятки стихотворений, так или иначе прославляющих комсомол: у М. Луконина, по крайней мере, сходу, не вспомнить ни одного. В. Маяковский, которого М. Луконин боготворил, и, как утверждают иные литературоведы, во многом которому следовал – понятно:
«Строит,
рушит,
кроит
и рвет,
тихнет,
кипит
и пенится,
гудит,
говорит,
молчит
и ревёт – юная армия:
ленинцы.
Мы
новая кровь
городских жил,
тело нив,
ткацкой идей
нить.
Ленин
– жил,
Ленин
– жив,
Ленин
– будет жить…»
Комсомол в полный рост предстал в стихах сотен поэтов, среди которых немало тех, чьи имена золотом горят на литературном Олимпе. Не падайте со стула – даже у знаменитого ОБЭРИУта Даниила Хармса, не особо, прямо скажем, «дружившего» с «красной» властью, есть, например, такие стихи, про пионеров:
«…И мы несёмся там и тут
И силы наши всё растут.
Мы сквозь кусты и чащи лупим.
Мы комсомольцам не уступим!»
Так вот: у М. Луконина, по духу стопроцентного комсомольца, нет в стихах этих красных кумачей, комиссарских взоров и прочего комсомольского задора. А стихи из той, вышедшей при литгруппе СТЗ книжки «Содружество», равно, как и сборника «Разбег» – «авторов Сталинградской области» (раскритикованного Андреем Платоновым), – Михаил Кузьмич никогда в свои поздние сборники не включал.
Но стали ли от отсутствия комсомольского пафоса стихи глубоко лирического поэта М. Луконина менее ценными?
Как думается, нет, и даже наоборот. Он, дышавший воздухом эпохи, переживавший вместе со всей советской страной все выпавшие на её долю трудности, сумел создать стихи, прославляющие подвиги её народа, не прибегая к патетике, которая, в общем то, была в чести.
«…На Прохоровку непрерывным потоком
катились всё новые фашистские танки –
“пантеры” и “тигры”.
Мы к вечеру толком,
подробно их изучили с изнанки.
Встречный танковый бой, как пламя, разросся
землю поджёг, утопил её в гуле.
Стоит за нами в травах и росах
родина, расцветая в июле.
Третий раз поднимается солнце над полем,
враг бросается с отчаянным рёвом,
а мы всей силой, напряжением воли
ударом отзываемся новым.
Вчера сгорела наша машина.
Не стало радиста – бойца Сталинграда.
Сегодня на новой, вот у этой лощины,
мы ответили, расколов “Фердинанда”.
Мы сидим у машины.
На шею, за ворот,
муравьи наползают.
Затихло…
“Идём-ка
“фердинанда” посмотрим. Удобно распорот…
Вот убитый фашист”.
– “Это ты его, Сёмка!”
– “Нет, это ты, когда он из люка
обливал нас свинцом, сам огнём ошарашен.
Возьмём документы, пожалуй.
А ну-ка
нужны они, может, разведчикам нашим.”
– “А вот фотокарточка!
Девушка в грусти…
Стой-ка: Кировоград…
Имя русское с краю…”
– “Дай-ка мне, – просит он, –
мы её не упустим!
Я найду её. Дай-ка, – может, узнаю!”
– “Кто?” – спросил я и заглох на вопросе.
С трудом разводя побелевшие губы,
он имя, знакомое мне, произносит:
“Люба?.. Это она!..
Фотокарточка Любы...”
Он уходит, шатаясь, к убитому в поле.
“Руденко! – кричу я. – Не ходи туда, Сёмка!”
Я его догоняю. Он стонет от боли.
“Вот измена её, – говорит он негромко.
Он смотрит на фото. –
Как лицо мне знакомо!..
Что же это, Алеша?” – шепчет он, замирая.
“Ты порви это, ты забудь это, Сёма!..”
В дыме,
в грохоте поле
от края до края.
День четвёртый мы начинаем атакой.
Жара поднимается.
Расстегнув гимнастерки,
мы срослись с нашим мчащимся танком,
с грохотом нашей “тридцатьчетверки”.
И вот
пятнадцатого июля,
уползая на передавленных лапах,
враг разбитый покатился, ссутулясь,
от Прохоровки, направляясь на запад.
О, солнце после душного дыма,
шаг по направленью к победе!
Посевы на нашем поле любимом!
“Тридцатьчетверка”, на которой мы едем!
“Посмотри, – говорю я, – вот поле разгрома!
“Тигры”ещё продолжают дымиться,
эсэсовцы расположились, как дома,
в землю уткнув искажённые лица.
Бельфингеру надо бы бегать за нами,
чтобы иметь доказательства в споре, –
для наблюдений над арийскими черепами
здесь ему хватит лабораторий…» (Михаил Луконин, из поэмы «Прохоровка»)
Судьба поэта Михаила Луконина – насквозь «правильная», нередко исследователи пройденный им творческий путь называют чередой успехов и удач.
…Вот он, деревенский паренёк, немного «отшлифованный» индустриальным Сталинградом и редакционной работой в «Молодом ленинце» принят в Литературный институт. Михаил Луконин едет в Москву с радостью, а если и грустит чуть-чуть – то только по оставленному в Сталинграде закадычному другу Коле Турочкину. Нет, к тому времени, уже Николае Отраде – стихи Н. Турочкина, как и М. Луконина, тоже замечены и отмечены. Через год М. Луконин везет Н. Отраду в Москву с собой. 1939 год на дворе. Незадолго до Нового года друзья идут, вместе с другими студентами, в военкомат, записываются добровольцами на Финскую…
С заснеженного фронта «зимней войны» М. Луконин вернулся уже без друга. Николай Карпович Отрада (Турочкин) был убит, прорываясь из окружения их лыжного батальона под городком Суоярви.
Канонизирована история-легенда, что перед смертью друзья обменялись смертными медальонами. Во всяком случае, стихотворение М. Луконина «Коле Отраде» стало хрестоматийным:
«Я жалею девушку Полю.
Жалею
За любовь осторожную:
“Чтоб не в плену б!”
За:
“Мы мало знакомы,
не надо,
не смею…”
За ладонь,
отделившую губы от губ.
Вам казался он:
летом – слишком двадцатилетним,
Осенью –
рыжим, как листва на опушке,
Зимой, на морозе,
является в летнем,
А весною – были веснушки.
А когда он поднял автомат, –
вы слышите? –
Когда он вышел,
дерзкий,
такой, как в школе.
Вы на фронт
прислали ему платок вышитый,
Вышив:
“Моему Коле!”
У нас у всех
были платки поимённые,
Но ведь мы не могли узнать
двадцатью зимами,
Что когда на войну уходят
безнадежно влюблённые,
Назад
Приходят
любимыми.
Это все пустяки, Николай,
если б не плакали.
Но живые
никак представить не могут:
Как это, когда пулеметы такали,
Не жить?
Не слышать тревогу?
Белым пятном
на снегу
выделяться,
Руки не перележать и встать не силиться,
Не видеть,
как чернильные пятна
повыступили на пальцах,
Не обрадоваться,
что веснушки сошли с лица?!
Я бы всем запретил охать.
Губы сжав – живи!
Плакать нельзя!
Не позволю в своём присутствии
Плохо
Отзываться о жизни,
за которую гибли друзья.
Николай!
С каждым годом
он будет моложе меня,
заметней,
Постараются годы
мою беспечность стереть.
Он
Останется
слишком двадцатилетним,
Слишком юным
для того, чтоб стареть.
И хотя я сам видел,
как вьюжный ветер, воя,
Волосы рыжие
на кулаки наматывал,
Невозможно отвыкнуть
выискивать виноватого,
Как нельзя отказаться
от движения вместе с Землею.
Мы суровеем,
Друзьям улыбаемся сжатыми ртами,
Мы не пишем записок девочкам,
не поджидаем ответа…
А если бы в марте,
тогда,
мы поменялись местами.
Он
сейчас
обо мне написал бы
вот это».
…В июне 1942 года, пишет Лев Аннинский, «Литературная газета» поминает М. Луконина в критической статье. Это обзор поэтических публикаций последних месяцев. Вопрос ставится жёстко: какие стихи нам НУЖНЫ и какие НЕ НУЖНЫ? С оговорками, но всё же положительно, оцениваются М. Кульчицкий, Б. Слуцкий, С. Наровчатов, и Д. Кауфман (ещё не ставший Самойловым). Некоторым поэтам достается. Например, В. Луговскому. О Лаврове сказано: «редкая для нашего времени смысловая ограниченность и омертвелость». Вывод статьи: «Иных, совсем иных образов требуют стихи о современной войне». В списке лучших М. Луконин стоит вторым. Между И. Эренбургом и П. Шубиным. …Через две недели студенты Литинститута принимают резолюцию «об общем уходе на фронт».
Во время Великой Отечественной войны М. Луконин был военным корреспондентом. Ещё в начале войны был ранен в бою. В 1942 году вступил в ВКП(б). Награждён медалью «За боевые заслуги» за создание ряда патриотических произведений, в частности поэм «Подвиг», «Леонид Маркиш» и других стихов. А также за участие вместе с разведчиками в операции по ночному захвату «языка» и вынос с поля боя раненого политрука.
В 1945 года старший лейтенант и коммунист Михаил Луконин был награждён медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
«Здесь львы
Стояли
у крыльца
Сто лет
Без перемен,
Как вдруг
кирпичная пыльца,
Отбитая дождём свинца,
Завьюжила у стен.
В фойе театра
шёл бой.
Упал
Левый
лев,
А правый
заслонил собой
Дверей высокий зев.
По ложам
Лёжа
немец бил
И слушал долгий звон;
Вмерзая в ледяной настил,
Лежать остался он.
На сцену –
за колосники,
Со сцены –
в первый ряд,
Прицеливаясь с руки,
Двинулся
Наш
отряд.
К суфлерской будке
Старшина
Припал
И бил во тьму.
И
история сама
Суфлировала ему.
Огнём поддерживая нас,
В боку зажимая боль,
Он без позы и без прикрас
Сыграл
Великую
роль…» (Михаил Луконин, «Сталинградский театр»)
Уже в 1946 году М. Луконин стал членом Союза Писателей СССР (с 1971 года – секретарь правления СП СССР). Обосновался в столице. В 1947 году у М. Луконина вышло сразу четыре книги, на которые откликнулись практически все тогдашние литературные печатные органы. «Отныне он уже не уходит с авансцены поэзии. Начинается “счастливая судьба”», – пишет Лев Анниский. Почему в кавычках? Так не бывает поэтов с абсолютно счастливыми судьбами…
«Завод мой,
как мне тебя не помнить!
Тяжёлые,
в стальной синеве,
маслом пахнущие ладони
меня погладили по голове.
Завод мой,
твои рабочие руки
поднимали меня,
несли.
Ты открывал мне свои науки,
летопись сталинградской земли.
Меня, безотцовщину боевую,
сироту гражданской войны,
встретили,
выстроились вкруговую
и допросили твои сыны.
“Можешь?” – спросили.
“Могу!” – ответил
и плыл за Волгу
в тесном кругу…» (Михаил Луконин, «Ключ жизни»)
…А в Сталинград–Волгоград Михаил Луконин наведывался часто. Ездил, как к себе домой. Да он и был его домом. В «сталинке» на волгоградской набережной он живал в своей уютной квартире с видом на любимую Волгу. И сегодня в Мемориальном музее-квартире Михаила Луконина проводятся камерные творческие вечера.
«Нас ни кривдой, ни ложью
не рассорить вовек.
Я приписан к Поволжью,
я его человек.
Оторви меня только,
буду жизни не рад.
Нет, моя она – Волга,
это мой – Волгоград...»
…Михаил Кузьмич Луконин умер летом 1976 года – не выдержало сердце. Умер во Львове. Похоронен в Москве. В Волгограде же оставил частичку своего сердца и, конечно же – большую светлую память о себе.
Волгоградский Дом литераторов региональной организации Союза писателей России носит имя Луконина. Накануне 105-летия со дня рождения Михаила Луконина волгоградские писатели 28 октября организовали творческий вечер «Я живу тобой, плыву тобою, Волга».
«Волга-родина,
прости слова восторга,
и прости меня за всё,
что умолчал.
Я живу тобой,
плыву тобою, Волга,
знаю твёрдо –
ты последний мой причал.
Я плыву тобой,
все створы отмечаю,
каждый раз
читаю снова по складам.
Проблесковыми огнями
отвечаю
всем идущим на сближение
судам.
Столько жизней
нами прожито с тобою!
Бурлаком ходил
дорожкой бечевой.
С той поры всегда хожу
твоей тропою,
хоть и ноет
каждый мускул плечевой.
С Пугачёвым я стоял
в ночи грозовой,
лодки посуху от Дона волоча.
Был я вольницей твоею
понизовой,
был я конницей твоей
у Калача.
Я твоими всеми мелями
мелею,
все глубины воспеваю
во сто крат,
всеми болями твоими
я болею,
торжествами,
всеми праздниками рад.
Уезжаю, говорю тебе –
счастливо!
Тихо тают на песке мои следы…
Мне прощание с тобой,
как боль разрыва,
С каждым разом –
как предчувствие беды.
От волны твоей глаза мои проволгли.
Отзови от всех земных широт меня.
Волга-родина!
Я твой.
Я капля Волги.
Искра малая
от вечного огня»
(Михаил Луконин, «Капля Волги»)
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
