«Я прав в своем бунте, и я буду шаг за шагом идти к радости, этой вечной страннице на земле».
«– Пошлите-ка лучше двести франков, – сказал он, – то-то удивится и обрадуется. Она небось считает, что я о ней и думать забыл. Но на самом деле я к ней очень привязан.
Наконец, у них с Граном произошла любопытная беседа. Коттар, которого уже давно интриговали вечерние занятия Грана, насел на него с вопросами, и тому пришлось дать ответ.
– Значит, вы пишете книгу? – сказал Коттар.
– Если угодно, да, но это, пожалуй, более сложно!
– Ox, – воскликнул Коттар, – как бы мне тоже хотелось заняться писанием!
Гран не мог скрыть своего удивления, и Коттар смущенно пробормотал, что, мол, с художника все взятки гладки.
– Но почему же? – спросил Гран.
– Просто потому, что художнику дано больше прав, чем всем прочим. Каждому это известно. Ему все с рук сходит.
– Ну что ж, – сказал Риэ Грану в то самое утро, когда он впервые прочел объявление префектуры, – эта история с крысами сбила его с толку, как, впрочем, и многих других. А может, он просто боится заразы.
– Не думаю, – отозвался Гран, – и если, доктор, вы хотите знать мое мнение…
Под окнами, оглушая выхлопами, прошла машина службы дератизации. Риэ молчал и, только когда грохот утих вдали, рассеянно спросил Грана, что же он думает о Коттаре. Гран многозначительно поглядел на доктора.
– У этого человека, – проговорил он, – что-то на совести.
Доктор пожал плечами. Правильно сказал тогда полицейский комиссар – дел без того хватает.
К вечеру у Риэ состоялся разговор с Кастелем. Сыворотка еще не прибыла.
– Да и поможет ли она? – спросил Риэ. – Бацилла необычная.
– Ну, знаете, я придерживаюсь иного мнения, – возразил Кастель. – У этих тварей почему-то всегда необычный вид. Но в сущности, это одно и то же.
– Вернее, это ваше предположение. Ведь на самом деле мы ничего толком не знаем.
– Понятно, предположение. Но и другие тоже только предполагают.
В течение всего дня доктор ощущал легкое головокружение, оно охватывало его всякий раз при мысли о чуме. В конце концов он вынужден был признать, что ему страшно».
(Альбер Камю, «Чума»)
«Привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние».
«Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их».
«Единственный способ объединить людей – это наслать на них чуму».
«В истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два – четыре, карают смертью».
Все эти цитаты, - а при желании можно без труда «накидать» их еще десятки, - из романа Альбера Камю «Чума». Возможно, это самое известное произведение писателя, родоначальника «романтического» или, как угодно, «бунтующего» экзистенциализма.
«Хотя Камю часто называли философом-экзистенциалистом, он сам не жаловал эту философию и не разделял её основных принципов и положений. Нет, я не экзистенциалист… Сартр – экзистенциалист, и единственная книга идей, которую опубликовал, – “Миф о Сизифе” – была направлена против философов, называемых экзистенциалистами». (Константин Михайлович Долгов – доктор философских наук, профессор).
Кто бы мог подумать, что из мальчика из бедной семьи, из неблагополучного алжирского квартала Белькур, вырастет писатель, ставший самым молодым из награжденных Нобелевской премией - «за огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести»? (Новость о высокой награде настигла Камю во время обеда в парижском кафе «У Мариуса» со своей возлюбленной, американкой Патрисией Блейк. На ее вопрос, что он чувствует, узнав о премии, Альбер ответил: «Удушье»).
В 2023 году, 7 ноября, мир отмечает 110-летие со дня рождения французского прозаика, философа, эссеиста, публициста, «Совести Запада», лауреата Нобелевской премии по литературе (1957) Альбера Камю.
Нет, право, нужды рассказывать о вехах биографии Камю – величина его личности не оставила там неясностей, и все «неизвестное» хорошо известно.
Камю провел на севере Африки всю первую половину жизни. С детства познал нужду, его отец погиб в Первой мировой войне, мать, испанка по происхождению, после смерти мужа переехала с Альбером и его старшим братом в бедный квартал Белькур города Алжир: там она зарабатывала на жизнь уборкой домов. Женщина была практически неграмотной, имела проблемы с речью и слухом, после потери супруга и вовсе замкнулась в себе – материнской ласки и нежности Камю досталось мало. Боль от холодности матери Камю запомнил на всю жизнь: он описал ее в раннем эссе «Между да и нет» и коснулся в романе «Посторонний». Но Альбер Камю любил и мать, и Алжир. Свой последний, недописанный автобиографический роман он посвятил матери: «Тебе, которая никогда не сможет прочесть эту книгу». А о стране, в которой родился и рос, вспоминал с нежностью:
«А все же этот народ без прошлого, без традиций не чужд поэзии — да, я знаю, это особая поэзия, грубая, чувственная, далекая от всякой нежности, совсем как алжирское небо, но, по правде сказать, только она меня и захватывает и задевает за живое».
Полагаем, далее вместо всем известных фактов о жизни и творчестве Камю, - который сам, кстати, уклонялся от навешиваемых на него ярлыков, избегал участия в группах и объединениях (исключая Сопротивления), не считал себя философом - будет любопытнее послушать самого писателя и, возможно, людей, которым удалось удачно сформулировать некоторые тезисы, касающиеся мироощущения человека, утверждающего, что жизнь бессмысленна, но это не повод опускать руки.
«Я знаю, теперь я буду писать. Приходит время, когда дерево после долгих страданий должно принести плоды. Зима всегда заканчивается весной. Мне нужно свидетельствовать. Потом все начнется сначала.
…Я не стану говорить ни о чем, кроме своей любви к жизни. Но я расскажу о ней по-своему.
Другие пишут под диктовку неудовлетворенных желаний. Из каждого своего разочарования они создают произведение искусства, ложь, сотканную из обманов, наполняющих их жизнь. Но мои книги явятся плодом счастливых мгновений моей жизни. Хотя они будут жестокими. Мне необходимо писать, как необходимо плавать: этого требует мое тело». (Альбер Камю, из «Записных книжек»).
«Ключ к мысли Камю дает его «Чума» – произведение, являющееся своего рода узлом, от которого тянутся нити как к истокам его раздумий, так и к их конечному исходу. … Остановись Камю на констатации метафизической бессмысленности бытия и проклятиях по адресу истории, мы, вероятно, имели бы дело всего лишь с очередным плачем по закату цивилизации, каких немало раздавалось за последние полвека с университетских кафедр и театральных подмостков, с киноэкранов и даже церковных амвонов Запада. Мысль писателя с юности питалась трудами Кьеркегора, Ницше, Шпенглера, Сореля и других апостолов философии светопреставления. Но Камю еще в одной из своих самых ранних статей в газете «Альже репюбликен» о романе Сартра «Тошнота» провозгласил, что открытие абсурда – вовсе не конечный результат философских раздумий, а только самая предварительная посылка, исходная точка дальнейшего построения, призванного возвести здание «морали абсурда».
(Самарий Израилевич Великовский, советский литературовед, переводчик, исследователь французской литературы и общественной мысли XIX—XX веков, доктор философских наук).
«Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только это добрая воля недостаточно просвещена». (Альбер Камю, «Чума»).
«Камю сложно отнести к какому-либо философскому направлению, поэтому многие солидные учебные курсы по истории философии обходят его молчанием, но подробно повествуют, скажем, о Сартре. Сам Камю философом себя не считал, хотя получил философское образование в Алжирском университете, защитив в 1937 году магистерскую диссертацию «Неоплатонизм и христианская мысль». Выучившийся на «медные деньги» Камю - выходец из народных низов, поэтому он всю жизнь симпатизировал марксизму и социалистическим идеалам. Отец Камю был смертельно ранен в битве при Марне, а он сам вырос в период между двумя мировыми войнами, что не могло не повлиять на формирование его мировоззрения. Формально он был исключен из Французской коммунистической партии за симпатии к троцкизму. При Хрущеве Альбер Камю осудил советское вмешательство в Венгрию и нелепую травлю Бориса Пастернака. … Камю задается вечными вопросами: каково положение человека в мире? Стоит ли вообще жить в мире, который иррационален и чужд человеку? Поэтому и основной вопрос философии для Камю звучит так: «решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить?».
Камю - абсолютно самостоятельное явление, в очередной раз - но на совершенно новом уровне демонстрирующее генетическую связь философии и литературы как мировоззренческих и смыслообразующих форм человеческой культуры. Камю продолжает традиции морализирующей литературы и афористики, имеющей во Франции глубокие корни. Традиции эти восходят к Вольтеру, Дидро, Монтеню, Ларошфуко. Но ясностью и красотой стиля Камю выгодно отличается от своего современника Сартра, с которым он то солидаризировался, то расходился во мнениях. Существенное влияние на Камю как на писателя и мыслителя - не только на его основополагающие идеи, но и сам стиль, - оказали творения Кьеркегора, Ницше, Хайдеггера, Льва Шестова, творчество Достоевского, Кафки». (Павел Александрович Горохов, доктор философских наук, профессор).
«В молодости я требовал от людей больше, чем они могли дать: постоянства в дружбе, верности в чувствах. Теперь я научился требовать от них меньше, чем они могут дать: быть рядом и молчать. И на их чувства, на их дружбу, на их благородные поступки я всегда смотрю как на настоящее чудо — как на дар Божий». (Альбер Камю, из «Записных книжек»).
«О Камю писать очень трудно: на каждом шагу срываешься в осуждение, критику, пошлейшее назидание — как бы превозносишься над большим философом. Между тем Камю, обосновывая абсурдизм, лишь изживал в философском слове свою судьбу — подобно Ницше, изрыгавшему «проклятия христианству». Личность Камю не может не вызывать сочувственной любви: нельзя не оценить честности мыслителя, страстно стремящегося адекватно передать данную ему интуицию бытия. Прошу читателя верить, что я далека от порицания Камю. Он упорно держался за идею бытийственного абсурда, не желая сделать волевое усилие и «переменить свой ум» (иначе говоря, покаяться), дабы по-другому увидеть мир. Экзистенциализм опасен тем, что может быть принят за проповедь нового духовного пути». (Наталья Константиновна Бонецкая — историк русской философии, переводчик, культуролог).
«Союз советских писателей принял решение исключить Бориса Пастернака, лишает его, таким образом, источников его заработка. …“Доктор Живаго” появился во всём мире, по обе стороны железного занавеса, как исключительная книга, которая намного превосходит уровень мировой литературы. Эта великая книга о любви не антисоветская, как нам хотят втолковать, она не принадлежит ни к какой партии, она всемирна.
Единственное, что России надо было бы понять, это что Нобелевская премия вознаградила большого русского писателя, который живёт и работает в советском обществе. К тому же гений Пастернака, его личные благородство и доброта далеки от того, чтобы оскорблять Россию, напротив, озаряют её и заставляют любить её больше, чем любая пропаганда. Россия пострадает от этого в глазах всего мира лишь с того момента, как будет осуждён человек, вызывающий теперь всеобщее восхищение и особенную любовь». (Альбер Камю в защиту Бориса Пастернака).
«Пленник пещеры, я остался один на один с тенью мира. Январский день. Правда, по-прежнему холодно. Все подернуто солнечной пленкой — она тонка и непрочна, но озаряет все вокруг вечной улыбкой. Кто я и что мне делать — разве что вступить в игру листвы и света. Быть этим солнечным лучом, сжигающим мою сигарету, этой нежностью и этой сдержанной страстью, которой дышит воздух. Если я стараюсь найти себя, то ищу в самой глуби этого света. А если я пытаюсь постичь и вкусить этот дивный сок, выдающий тайну мира, то в глубине мирозданья я обретаю самого себя. Себя, то есть это наивысшее чувство, которое очищает от всего внешнего, наносного. Скоро меня вновь обступят другие вещи и люди. Но дайте мне вырвать это мгновенье из ткани времен и сохранить его в памяти, как другие хранят цветок в книге. Они прячут между страниц прогулку, где к ним пришла любовь. Я тоже гуляю, но меня ласкает божество. Жизнь коротка, и грешно терять время. Я теряю время целыми днями, а люди говорят, что я весьма деятелен. Сегодня передышка — сердце мое идет навстречу самому себе». (Альбер Камю, из «Записных книжек»).
«Философская мысль эпохи, согласно Камю, колеблется между крайней рационализацией реального и крайней его иррационализацией, а крайности, как известно, сходятся. Расхождения и различия между ними кажущиеся. Вообще, как полагает Камю, несправедливо считать, что понятие разума имеет единственное значение и смысл, нельзя не учитывать того, что разум представляет собою нечто человеческое и, как таковой, он может обращаться не только к реальному, но и к божественному». (Константин Михайлович Долгов, доктор философских наук, профессор).
«В сущности, нет такой мысли, к которой человеку нельзя привыкнуть». (Альбер Камю, «Посторонний»).
«Мука – жить памятью, когда память уже ни на что не нужна». (Альбер Камю, «Чума»).
«Я не покорюсь. Я буду безмолвно протестовать до конца. Нечего говорить „надо“. Я прав в своем бунте, и я буду шаг за шагом идти к радости, этой вечной страннице на земле». (Альбер Камю, из «Записных книжек»).
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
