«Восточному да Винчи» в истории повезло даже ещё меньше – ни одно из его важнейших научных открытий не было понято современниками…
«– Если нашу землю принять за огромный шар, – сказал Васети, – а это так и есть на самом деле, то наша колея движущейся телеги в виде двойного кольца опояшет весь мир. Спрашивается, где же бесконечность? – И он уставился на Хайяма.
Тот чистосердечно сказал:
– Напрасно так глядишь на меня. Если бы я знал всё это, давно объявил бы себя пророком. Вся загвоздка в том, что я и сам ничего не знаю. И не смотрите на меня как на мудреца, у которого борода трясётся от больших знаний. Я всего-навсего ваш товарищ, которому немного больше лет, чем вам.
– О нет! – воскликнул Исфизари. – Я согласен в одном: не надо кичиться своими знаниями. Но и не надо чрезмерно скромничать.
– При чём здесь скромность, господин Исфизари? – удивился хаким. – Надо смотреть правде в глаза и соответственно с нею вести речи. Я люблю определённость. Вы это знаете. Истина такова: я ничего не знаю! Я повторяю эти слова греческого философа, повторяю не стесняясь. Мы должны смело ввести в обиход понятие “бесконечность”. Что это? Расстояние до Солнца? До созвездия Близнецов? Или в сто раз большее расстояние? Ни то, ни другое, ни третье! Расстояния, о которых мы говорим, поддаются измерению фарсангами, а бесконечность – нет. Если мы этого не поймём, то это значит, что мы ни на шаг не подвинулись вперёд после греков. А ведь прошло десять с лишним веков!
Слуга принёс холодного шербета. Целый кувшин. Разлил по чашам. Поднёс каждому из учёных и молча удалился.
Хайям пригубил, а Васети опустошил тотчас же свою чашу. Остальные не дотрагивались…
– Я открою вам одну тайну, если меня не выдадите, – сказал Хайям. – Эта моя новая служанка дала понять, что хорошо разбирается в любви. Но я не торопился. К её удивлению. Поймите меня, если можете: чудесная женщина двадцати лет ждала меня в соседней комнате. А я проводил время за бумагами. Под утро она вошла ко мне, но я, оказывается, не заметил её…
– Что-то непохоже на тебя, – сказал Хазини, до этого молчавший. – Ты сидел за бумагами, а рядом изнывала от любви молодая красотка?
– Да, да! – слишком твердо выговорил Хайям.
Хазиии развел руками: дескать, верить ли? Разве не сам хаким распускает слухи о своей вечной приверженности к вину и женщинам?
Васети спросил:
– А всё-таки что отвлекло тебя от любви, о хаким?
– Что? – Омар Хайям весело осмотрел своих друзей, потер руками колени. – Слово “отвлекло” в данном случае не совсем подходящее слово. “Увлекло” будет вернее.
– Пусть будет по-твоему. Что же увлекло?
– Целый день я провёл над геометрической задачей. Долго бился. Разумеется, всё над теми же параллельными линиями. Я взял четырёхугольник, верхние углы которого предположительно прямые. Но это требовалось доказать. Это, так сказать, первое предположение, то есть углы прямые. Второе предположение: углы острые. Третье предположение: углы тупые. Я строил треугольники, опуская на основания их прямые, делил пополам четырёхугольники… Словом, делал всё необходимое для убедительного доказательства. Потом я предположил, что все углы тупые и все углы острые. Я мысленно вычертил и эти странные четырёхугольники и невольно залюбовался ими…
– Более чем странные четырёхугольники, – сказал Васети коллегам.
– К чему их приспособить? – прищурив глаза, спросил Омар Хайям.
Учёные молчали, не желая скороспелыми предположениями давать неправильное толкование.
– Эти фигуры меня забавляли весь день и всю ночь…»
(Георгий Гулиа, «Сказание об Омаре Хайяме»)
Мы не случайно начинаем свой рассказ о Хайяме с его беллетризированной биографии в исполнении подзабытого нынче русскоязычного абхазского лауреата Сталинской премии, писателя Георгия Гулиа – сына, между прочим, основоположника современной абхазской литературы.
Попробуем объяснить, почему, при изобилии литературы о личности и творчестве Омара Хайяма упоминаем повесть Г. Гулиа, написанную 1973 году. Не только потому, что она, на наш взгляд, замечательная. Но и потому, что описывает Хайяма в один из периодов его благополучия в мае 1092 года в Исфахане (Иран) – незадолго до глубокой опалы и возвращения в родной город Нишапур. А в мае Омар Хайям – именинник: так, в 2023 году 18 числа исполняется 975 лет со дня рождения легендарного учёного и поэта. И ещё немаловажное: в «Сказании об Омаре Хайяме» автор знаменитых рубаи предстаёт именно таким, каким привыкли его воспринимать абсолютное большинство людей – уважаемым, но не «зазвездившимся» учёным; ироничным сибаритом; умудрённым жизненным опытом философом, исповедующим бренность бытия; не смотря на почтенные года физически бодрым приверженцем простых радостей жизни, молоденьких красавиц и благородного вина, ибо жизнь коротка… Лично мы за то, что бы Омар Хайям во веки веков оставался именно таким и при том – личностью масштаба Леонардо да Винчи, и родившейся так же несвоевременно. Ведь не только осушал чаши с рубиновым вином он, не только лобызал уста (и не только их) гурияподобных наложниц – Хайям трудился неустанно и созидал. «Восточному да Винчи» в истории повезло даже ещё меньше – ни одно из его важнейших научных открытий не было понято современниками, потому и не сыграло никакой роли в общечеловеческом прогрессе. Построенная им величайшая в мире обсерватория была закрыта ещё при его жизни. Разработанный им точнейший календарь (названный по имени заказавшего его султана «Маликшахово летосчисление» и имевший в своей основе тридцатитрёхлетний период, включавший восемь високосных годов; високосные годы следовали семь раз через четыре года и один раз через пять лет) был вскоре вновь заменён традиционным. Сохранились, правда, его философские трактаты; работы по математике, потрясшие учёных XIX века тем, что опередили своё время на шесть столетий; искрящийся юмором трактат «Науруз-намэ». Написанные им стихи соответствовали мышлению иной эпохи, а потому не пользовались популярностью, творчеству Омара Хайяма предстояло ждать признания семь с половиной столетий.
Разумеется, дата дня рождения человека по имени Гияс-ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури достаточно условна, поскольку сама его личность необратимо, пожалуй, легендазирована – и нарастающий объём исследований о поэте и учёном только способствует этому. И даже за авторство великолепных рубаи, приписываемых Хайяму и которые звучат повсеместно, лично мы не можем ручаться. Хотя бы потому, что, как известно, Восток – дело тонкое, и любой перевод на европейские языки обречён быть условным. Так что, что там точное число, если и сегодня ряд стран претендуют на право называться родиной гения!
И только в одном можно быть уверенным на «все сто» – Омар Хаям жил и творил на самом деле. И известность его, проверенная веками, в лету не канет…
Итак, придерживаясь наиболее распространённых сведений о жизни и творчестве Омара Хаяма, предлагаем несколько фактологических вех его великого пути, и разумеется, его рубаи.
– В 42-м томе знаменитого словаря Брокгауза и Ефрона есть статья об учёном по имени «Омар Аль-Каями», а в 73-м томе – статья о поэте «Хейям или Омар Хейям». Но речь в статьях идёт об одном человеке – в персидских сочинениях автор рубаи именуется «Омар Хайям», а в арабских – «Омар ал-Хайями». Слово «Хайям» переводится как «палаточный мастер», от слова «хайма» – палатка. Вероятно, отец будущего учёного и поэта был ремесленником, и преуспевающим – потому, что сумел дать сыну изрядное образование. После получения классического мусульманского образования в медресе, Хайям позднее изучал астрономию, математику, философию, историю, корановедение, юриспруденцию, медицину, филологию. Он много путешествовал, обзавёлся учениками, стал известным в возрасте, не достигшем 30 лет. Был приглашен в Исфахан, столицу Сельджукской империи, ко двору султана Малик-Шаха, на должность начальника обсерватории. Когда султан-покровитель был убит политическим противниками, Омар Хайям попал в опалу.
«Доволен пищей я, и грубой и простою,
Но и её добыть могу я лишь с трудом.
Всё преходяще, всё случайно предо мною,
Давно нет встреч, давно уж пуст мой дом».
– После возвращения в Нишапур, Омар Хаям уже никуда больше не ездил и в родном городе прожил до смерти, постепенно превращаясь в отшельника – верных учеников и почитателей разметала жизнь. На судьбу Омар Хайям, как известно, никогда не жаловался:
«”Не станет нас”. А миру – хоть бы что!
“Исчезнет след”. А миру – хоть бы что!
“Нас не было, а он сиял и будет!”
“Исчезнем мы…” А миру – хоть бы что!»
Как гласит легенда, свой последний день жизни Омар посвятил чтению «Книги исцеления» великого Ибн Сины, известного также как Авиценна. Отложив книгу на разделе «Единое и множественное», Хайям в присутствии немногочисленных близких, составил завещание, отказался от еды и питья, и помолившись, спокойно отошёл в мир иной.
– Мы говорим «Омар Хаям», – подразумеваем рубаи. Мы говорим «рубаи» – подразумеваем Омара Хаяма. Это аксиома. Рубаи, они же дубайти, таране, – четверостишие (из двух бейтов), корнями уходящее в устное народное творчество иранцев. В письменном виде рубаи существует с IX–X веков. Наиболее известные авторы рубаи, кроме Омара Хайяма – Мехсети Гянджеви, Хейран-Ханум, Абу Абдаллах Рудаки, Захириддин Бабур, Амджад Хайдерабади. Из под пера Хаяма, по мнению исследователей, вышло немногим более четырёх сотен рубаи. Известны в настоящее время не менее пяти тысяч рубаи, приписываемых именно Хайяму. Всемирно знаменитым автором рубаи Хайм стал только к концу 1850-х годов, когда взошла звезда английского поэта Эдварда Фицджеральда Мальборо (урожденный Эдвард Пэрселл), заполучившего в 1857 году тетрадь со стихами великого мастера рубаи (в библиотеке Азиатского общества в Калькутте английский санскритолог Эдвард Байлс Кауэлл обнаружил серию персидских четверостиший Омара Хайяма и выслал их не шибко известному поэту Э. Фицджеральду). Вольно переведённый Э. Фицджеральдом Хайям сделал англичанина мировой знаменитостью: последний талантливо и вдохновленно перевёл разрозненные рубаи и соединил их в своего рода поэму.
Начиная с 1859 года Э. Фицджеральд санкционировал четыре издания «Рубайят Омара Хайяма» и было ещё пятое издание после его смерти. Блистательная поэма Э. Фитцджеральда издаётся в англоязычном мире по сей день. Таким образом, в других европейских странах возрождённая слава Хайяма начиналась переводами не с фарси, а с английского. И именно Э. Фитцджеральд своим переводом создал Омару Хайяму ту репутацию, которая до сих пор наиболее принята – об этом мы сказали в самом начале:
«…Налей вина и в пламя вешних дней
Брось зимний покаянный плащ. Скорей!
Уж птица Время крылья подняла,
А ведь лететь, увы, не долго ей»
(Эдвард Фицджеральд, «Рубайят Омара Хайяма»)
– Первым русским поэтом, познакомившим широкого читателя с рубаи, стал Константин Дмитриевич Бальмонт. Известными русскими и советскими переводчиками рубаи стали востоковед Леонид Сергеевич Некора, эмигрировавший в 1920 году из Ростова-на-Дону в Париж поэт Иван Иванович Тхоржевский, поэт, филолог Осип Борисович (Борухович) Румер, полиглот Анатолий Васильевич Старостин, поэт и художник Владимир Васильевич Державин, поэт Герман Борисович Плисецкий, поэт и драматург Сергей Леонидович Северцев, высокопрофессиональный инженер-электрик Исмаил Ибрагимович Алиев, харьковчанин Дмитрий Израилевич Седых, ташкентец Николай Васильевич Стрижков и другие.
«Лепящий черепа таинственный гончар
Особый проявил к сему искусству дар:
На скатерть бытия он опрокинул чашу
И в ней пылающий зажёг страстей пожар».
(Омар Хайям, перевод Осипа Румера)
«Жизнь отцветает, горестно легка,
Осыплется от первого толчка.
Пей! Хмурый плащ – луной разорван в небе.
Пей! После нас – луне сиять века».
(Омар Хайям, перевод Ивана Тхоржевского)
«Где б ни алел тюльпан и роза ни цвела,
Там прежде кровь царей земля в себя впила.
И где бы на земле ни выросла фиалка,
Знай – родинкой она красавицы была».
(Омар Хайям, перевод Владимира Державина)
«Если в лучах ты надежды – сердце ищи себе, сердце,
Если ты в обществе друга – сердцем гляди в его сердце.
Храм и бесчисленность храмов меньше, чем малое сердце,
Брось же свою ты Каабу, сердцем ищи себе сердце».
(Омар Хайям, перевод Исмаила Алиева)
«Я однажды кувшин говорящий купил.
"Был я шахом! – кувшин безутешно вопил. –
Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха
Сделал бывшего шаха утехой кутил"».
(Омар Хайям, перевод Германа Плисецкого)
«Да, лилия и кипарис – два чуда под луной,
О благородстве их твердят любой язык земной,
Имея двести языков, она всегда молчит,
А он, имея двести рук, не тянет ни одной».
(Омар Хайям, перевод Николая Стрижкова)
Александр Рувинский
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
+16
Тот чистосердечно сказал:
– Напрасно так глядишь на меня. Если бы я знал всё это, давно объявил бы себя пророком. Вся загвоздка в том, что я и сам ничего не знаю. И не смотрите на меня как на мудреца, у которого борода трясётся от больших знаний. Я всего-навсего ваш товарищ, которому немного больше лет, чем вам.
– О нет! – воскликнул Исфизари. – Я согласен в одном: не надо кичиться своими знаниями. Но и не надо чрезмерно скромничать.
– При чём здесь скромность, господин Исфизари? – удивился хаким. – Надо смотреть правде в глаза и соответственно с нею вести речи. Я люблю определённость. Вы это знаете. Истина такова: я ничего не знаю! Я повторяю эти слова греческого философа, повторяю не стесняясь. Мы должны смело ввести в обиход понятие “бесконечность”. Что это? Расстояние до Солнца? До созвездия Близнецов? Или в сто раз большее расстояние? Ни то, ни другое, ни третье! Расстояния, о которых мы говорим, поддаются измерению фарсангами, а бесконечность – нет. Если мы этого не поймём, то это значит, что мы ни на шаг не подвинулись вперёд после греков. А ведь прошло десять с лишним веков!
Слуга принёс холодного шербета. Целый кувшин. Разлил по чашам. Поднёс каждому из учёных и молча удалился.
Хайям пригубил, а Васети опустошил тотчас же свою чашу. Остальные не дотрагивались…
– Я открою вам одну тайну, если меня не выдадите, – сказал Хайям. – Эта моя новая служанка дала понять, что хорошо разбирается в любви. Но я не торопился. К её удивлению. Поймите меня, если можете: чудесная женщина двадцати лет ждала меня в соседней комнате. А я проводил время за бумагами. Под утро она вошла ко мне, но я, оказывается, не заметил её…
– Что-то непохоже на тебя, – сказал Хазини, до этого молчавший. – Ты сидел за бумагами, а рядом изнывала от любви молодая красотка?
– Да, да! – слишком твердо выговорил Хайям.
Хазиии развел руками: дескать, верить ли? Разве не сам хаким распускает слухи о своей вечной приверженности к вину и женщинам?
Васети спросил:
– А всё-таки что отвлекло тебя от любви, о хаким?
– Что? – Омар Хайям весело осмотрел своих друзей, потер руками колени. – Слово “отвлекло” в данном случае не совсем подходящее слово. “Увлекло” будет вернее.
– Пусть будет по-твоему. Что же увлекло?
– Целый день я провёл над геометрической задачей. Долго бился. Разумеется, всё над теми же параллельными линиями. Я взял четырёхугольник, верхние углы которого предположительно прямые. Но это требовалось доказать. Это, так сказать, первое предположение, то есть углы прямые. Второе предположение: углы острые. Третье предположение: углы тупые. Я строил треугольники, опуская на основания их прямые, делил пополам четырёхугольники… Словом, делал всё необходимое для убедительного доказательства. Потом я предположил, что все углы тупые и все углы острые. Я мысленно вычертил и эти странные четырёхугольники и невольно залюбовался ими…
– Более чем странные четырёхугольники, – сказал Васети коллегам.
– К чему их приспособить? – прищурив глаза, спросил Омар Хайям.
Учёные молчали, не желая скороспелыми предположениями давать неправильное толкование.
– Эти фигуры меня забавляли весь день и всю ночь…»
(Георгий Гулиа, «Сказание об Омаре Хайяме»)
Мы не случайно начинаем свой рассказ о Хайяме с его беллетризированной биографии в исполнении подзабытого нынче русскоязычного абхазского лауреата Сталинской премии, писателя Георгия Гулиа – сына, между прочим, основоположника современной абхазской литературы.
Попробуем объяснить, почему, при изобилии литературы о личности и творчестве Омара Хайяма упоминаем повесть Г. Гулиа, написанную 1973 году. Не только потому, что она, на наш взгляд, замечательная. Но и потому, что описывает Хайяма в один из периодов его благополучия в мае 1092 года в Исфахане (Иран) – незадолго до глубокой опалы и возвращения в родной город Нишапур. А в мае Омар Хайям – именинник: так, в 2023 году 18 числа исполняется 975 лет со дня рождения легендарного учёного и поэта. И ещё немаловажное: в «Сказании об Омаре Хайяме» автор знаменитых рубаи предстаёт именно таким, каким привыкли его воспринимать абсолютное большинство людей – уважаемым, но не «зазвездившимся» учёным; ироничным сибаритом; умудрённым жизненным опытом философом, исповедующим бренность бытия; не смотря на почтенные года физически бодрым приверженцем простых радостей жизни, молоденьких красавиц и благородного вина, ибо жизнь коротка… Лично мы за то, что бы Омар Хайям во веки веков оставался именно таким и при том – личностью масштаба Леонардо да Винчи, и родившейся так же несвоевременно. Ведь не только осушал чаши с рубиновым вином он, не только лобызал уста (и не только их) гурияподобных наложниц – Хайям трудился неустанно и созидал. «Восточному да Винчи» в истории повезло даже ещё меньше – ни одно из его важнейших научных открытий не было понято современниками, потому и не сыграло никакой роли в общечеловеческом прогрессе. Построенная им величайшая в мире обсерватория была закрыта ещё при его жизни. Разработанный им точнейший календарь (названный по имени заказавшего его султана «Маликшахово летосчисление» и имевший в своей основе тридцатитрёхлетний период, включавший восемь високосных годов; високосные годы следовали семь раз через четыре года и один раз через пять лет) был вскоре вновь заменён традиционным. Сохранились, правда, его философские трактаты; работы по математике, потрясшие учёных XIX века тем, что опередили своё время на шесть столетий; искрящийся юмором трактат «Науруз-намэ». Написанные им стихи соответствовали мышлению иной эпохи, а потому не пользовались популярностью, творчеству Омара Хайяма предстояло ждать признания семь с половиной столетий.
Разумеется, дата дня рождения человека по имени Гияс-ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури достаточно условна, поскольку сама его личность необратимо, пожалуй, легендазирована – и нарастающий объём исследований о поэте и учёном только способствует этому. И даже за авторство великолепных рубаи, приписываемых Хайяму и которые звучат повсеместно, лично мы не можем ручаться. Хотя бы потому, что, как известно, Восток – дело тонкое, и любой перевод на европейские языки обречён быть условным. Так что, что там точное число, если и сегодня ряд стран претендуют на право называться родиной гения!
И только в одном можно быть уверенным на «все сто» – Омар Хаям жил и творил на самом деле. И известность его, проверенная веками, в лету не канет…
Итак, придерживаясь наиболее распространённых сведений о жизни и творчестве Омара Хаяма, предлагаем несколько фактологических вех его великого пути, и разумеется, его рубаи.
– В 42-м томе знаменитого словаря Брокгауза и Ефрона есть статья об учёном по имени «Омар Аль-Каями», а в 73-м томе – статья о поэте «Хейям или Омар Хейям». Но речь в статьях идёт об одном человеке – в персидских сочинениях автор рубаи именуется «Омар Хайям», а в арабских – «Омар ал-Хайями». Слово «Хайям» переводится как «палаточный мастер», от слова «хайма» – палатка. Вероятно, отец будущего учёного и поэта был ремесленником, и преуспевающим – потому, что сумел дать сыну изрядное образование. После получения классического мусульманского образования в медресе, Хайям позднее изучал астрономию, математику, философию, историю, корановедение, юриспруденцию, медицину, филологию. Он много путешествовал, обзавёлся учениками, стал известным в возрасте, не достигшем 30 лет. Был приглашен в Исфахан, столицу Сельджукской империи, ко двору султана Малик-Шаха, на должность начальника обсерватории. Когда султан-покровитель был убит политическим противниками, Омар Хайям попал в опалу.
«Доволен пищей я, и грубой и простою,
Но и её добыть могу я лишь с трудом.
Всё преходяще, всё случайно предо мною,
Давно нет встреч, давно уж пуст мой дом».
– После возвращения в Нишапур, Омар Хаям уже никуда больше не ездил и в родном городе прожил до смерти, постепенно превращаясь в отшельника – верных учеников и почитателей разметала жизнь. На судьбу Омар Хайям, как известно, никогда не жаловался:
«”Не станет нас”. А миру – хоть бы что!
“Исчезнет след”. А миру – хоть бы что!
“Нас не было, а он сиял и будет!”
“Исчезнем мы…” А миру – хоть бы что!»
Как гласит легенда, свой последний день жизни Омар посвятил чтению «Книги исцеления» великого Ибн Сины, известного также как Авиценна. Отложив книгу на разделе «Единое и множественное», Хайям в присутствии немногочисленных близких, составил завещание, отказался от еды и питья, и помолившись, спокойно отошёл в мир иной.
– Мы говорим «Омар Хаям», – подразумеваем рубаи. Мы говорим «рубаи» – подразумеваем Омара Хаяма. Это аксиома. Рубаи, они же дубайти, таране, – четверостишие (из двух бейтов), корнями уходящее в устное народное творчество иранцев. В письменном виде рубаи существует с IX–X веков. Наиболее известные авторы рубаи, кроме Омара Хайяма – Мехсети Гянджеви, Хейран-Ханум, Абу Абдаллах Рудаки, Захириддин Бабур, Амджад Хайдерабади. Из под пера Хаяма, по мнению исследователей, вышло немногим более четырёх сотен рубаи. Известны в настоящее время не менее пяти тысяч рубаи, приписываемых именно Хайяму. Всемирно знаменитым автором рубаи Хайм стал только к концу 1850-х годов, когда взошла звезда английского поэта Эдварда Фицджеральда Мальборо (урожденный Эдвард Пэрселл), заполучившего в 1857 году тетрадь со стихами великого мастера рубаи (в библиотеке Азиатского общества в Калькутте английский санскритолог Эдвард Байлс Кауэлл обнаружил серию персидских четверостиший Омара Хайяма и выслал их не шибко известному поэту Э. Фицджеральду). Вольно переведённый Э. Фицджеральдом Хайям сделал англичанина мировой знаменитостью: последний талантливо и вдохновленно перевёл разрозненные рубаи и соединил их в своего рода поэму.
Начиная с 1859 года Э. Фицджеральд санкционировал четыре издания «Рубайят Омара Хайяма» и было ещё пятое издание после его смерти. Блистательная поэма Э. Фитцджеральда издаётся в англоязычном мире по сей день. Таким образом, в других европейских странах возрождённая слава Хайяма начиналась переводами не с фарси, а с английского. И именно Э. Фитцджеральд своим переводом создал Омару Хайяму ту репутацию, которая до сих пор наиболее принята – об этом мы сказали в самом начале:
«…Налей вина и в пламя вешних дней
Брось зимний покаянный плащ. Скорей!
Уж птица Время крылья подняла,
А ведь лететь, увы, не долго ей»
(Эдвард Фицджеральд, «Рубайят Омара Хайяма»)
– Первым русским поэтом, познакомившим широкого читателя с рубаи, стал Константин Дмитриевич Бальмонт. Известными русскими и советскими переводчиками рубаи стали востоковед Леонид Сергеевич Некора, эмигрировавший в 1920 году из Ростова-на-Дону в Париж поэт Иван Иванович Тхоржевский, поэт, филолог Осип Борисович (Борухович) Румер, полиглот Анатолий Васильевич Старостин, поэт и художник Владимир Васильевич Державин, поэт Герман Борисович Плисецкий, поэт и драматург Сергей Леонидович Северцев, высокопрофессиональный инженер-электрик Исмаил Ибрагимович Алиев, харьковчанин Дмитрий Израилевич Седых, ташкентец Николай Васильевич Стрижков и другие.
«Лепящий черепа таинственный гончар
Особый проявил к сему искусству дар:
На скатерть бытия он опрокинул чашу
И в ней пылающий зажёг страстей пожар».
(Омар Хайям, перевод Осипа Румера)
«Жизнь отцветает, горестно легка,
Осыплется от первого толчка.
Пей! Хмурый плащ – луной разорван в небе.
Пей! После нас – луне сиять века».
(Омар Хайям, перевод Ивана Тхоржевского)
«Где б ни алел тюльпан и роза ни цвела,
Там прежде кровь царей земля в себя впила.
И где бы на земле ни выросла фиалка,
Знай – родинкой она красавицы была».
(Омар Хайям, перевод Владимира Державина)
«Если в лучах ты надежды – сердце ищи себе, сердце,
Если ты в обществе друга – сердцем гляди в его сердце.
Храм и бесчисленность храмов меньше, чем малое сердце,
Брось же свою ты Каабу, сердцем ищи себе сердце».
(Омар Хайям, перевод Исмаила Алиева)
«Я однажды кувшин говорящий купил.
"Был я шахом! – кувшин безутешно вопил. –
Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха
Сделал бывшего шаха утехой кутил"».
(Омар Хайям, перевод Германа Плисецкого)
«Да, лилия и кипарис – два чуда под луной,
О благородстве их твердят любой язык земной,
Имея двести языков, она всегда молчит,
А он, имея двести рук, не тянет ни одной».
(Омар Хайям, перевод Николая Стрижкова)
Александр Рувинский
При подготовке публикации использованы материалы ВОУНБ им. М. Горького
+16
