Поиск
ВАЖНО!
Режим работы Библиотеки:
Пн.: выходной
Вт.–Пт.: 10.00–20.00
Сб., Вс.: 10.00–18.00
Последний вторник каждого месяца: санитарный день.
Сб., Вс.: 10.00–18.00
Последний вторник каждого месяца: санитарный день.
Напоминаем, что с 01.07.2022 по 31.08.2022 Библиотека будет работать по летнему графику:
Вт.–Пт.: 10.00–19.00
Сб., Пн.: 10.00–18.00
Вс.: выходной
Последний вторник каждого месяца: санитарный день.
Не пропустите!
Горьковка приглашает!
КНИЖНЫЙ ЭМОВИРУС
Для борьбы со всеми вирусами «Горьковка» запускает свой собственный «Книжный ЭМОВИРУС» – вирус чтения!
Платные услуги
Книги на дом!
Акция "Мобильный абонемент"
для жителей Центрального района (65+)!
Форма обратной связи
Остались вопросы?
Задайте их нам!
Задайте их нам!
Форма входа
| Логин | |
| Пароль |
Форма регистрации
Забыли пароль?
Оценка качества
ВНИМАНИЕ
Иван Шишкин: «Отыщите одну истинную красоту в художественном произведении, и вы будете богаче того, который нашел в нем десять ошибок»
«…Иван смотрел в зеркало и видел своё отражение, как бы развёрнутое слева направо, – ничего особенного, простое, скорее даже простоватое лицо, скулы широкие и лоб тоже широк, глаза… Впрочем, о глазах сейчас трудно что-либо сказать, поскольку они устремлены на себя самого, пытаясь проникнуть взглядом внутрь, отыскивая в себе нечто такое, что могло бы служить объяснением, оправданием своего "я" или чем-то в этом роде… То есть это было и неожиданно, и ново – прежде Иван никогда не обращал внимания на своё лицо, а если и заглядывал в зеркало, то так, мельком и мимоходом, подтрунивая в душе над собою: красавец из тебя, пожалуй, не выйдет, но со временем может выработаться вполне сносный и даже представительный мужчина… И вдруг этот неожиданный, как бы со стороны взгляд в себя самого и вопрос: кто ты, зачем ты и что ты хочешь от себя? Он словно впервые видел своё лицо, пытался за внешней "маской" разглядеть главное – мысль и душу, ещё сам не отдавая себе в том отчёта, ещё мучаясь и страдая оттого, что недостает лицу солидности и строгости. Тогда он снял зеркало, поставил на стол, прислонив к стене, придвинул стул и взял в руки карандаш… И снова смотрело на него простоватое, несерьёзное лицо, которому, увы, не хватало мужества. Он попытался "устранить" этот недостаток карандашом, не очень заботясь о внешнем сходстве. Хотелось уловить и передать состояние лица в момент какого-то внутреннего порыва, напряжения… Но "порыва", как такового, не было. Иван отложил карандаш. Смотрел не мигая, строго и прямо на своё отражение в зеркале. "Что же ты, друг, подводишь меня?.." – спросил с печальной иронией, сам ещё не сознавая того, что с этой минуты он уже не сможет равнодушно смотреть на себя, и в лице своём будет постоянно и упорно отыскивать черты, соответствующие настроению души, и не просто отыскивать, а вырабатывать, насколько это в его силах, лепить самого себя… Много лет спустя друг его и соратник по искусству Крамской в одном из разговоров признается: "Более всего на свете люблю человеческую голову… лица, глаза – поскольку в них отражение души".Иван пытался разгадать самого себя. Понять хотел, каковы в нём заложены силы, и побудить эти силы к действию. Искал выход из создавшегося положения, чтобы сделать свой первый шаг и быть уверенным в правильности избранного пути.
Сидя перед зеркалом, вглядываясь в своё лицо и не находя в нём соответствующего "идеала", он всё-таки набросал поспешно три небольших, как бы небрежных (на самом деле очень старательных и неумелых, наивных) автопортрета, каждый из них сопроводив соответствующей подписью: "Разинул рот", "Кричит", "Задумался".
Позже он забудет о них, об этих рисунках, и они многие годы пролежат "в бумагах", когда же попадутся на глаза – всё то, что мучило восемнадцатилетнего Ивана Шишкина, все его сомнения и колебания останутся уже далеко позади, однако именно тогда поймёт он и почувствует, насколько важными для него были те минуты, те душевные поиски, от которых зависела его судьба, его будущее…»
(Иван Кудинов, «Сосны, освещённые солнцем»)
Впервые повесть алтайского писателя Ивана Павловича Кудинова (1932–2020) о великом русском пейзажисте Иване Ивановиче Шишкине вышла в 1972 году в журнале «Сибирские огни». Позже – отдельным изданием в Барнауле.
Появление этого произведения не было обычным случаем, когда местный литератор пишет о своём знаменитом земляке, выполняя, так сказать, социальный заказ… Сами посудите – где Алтай, а где Елабуга, родина великого художника! Но вот ведь: именно коренной алтаец Кудинов стал автором первой в нашей отечественной литературе книги о Шишкине. На её страницах читатели знакомятся с современниками великого русского художника. Созданию повести предшествовала большая и кропотливая подготовка, сбор документального материала. Писатель дважды побывал на родине Ивана Шишкина, много времени отдал труду в научном архиве Академии художеств, занимался в Вятке и Казани.
Появление этого произведения не было обычным случаем, когда местный литератор пишет о своём знаменитом земляке, выполняя, так сказать, социальный заказ… Сами посудите – где Алтай, а где Елабуга, родина великого художника! Но вот ведь: именно коренной алтаец Кудинов стал автором первой в нашей отечественной литературе книги о Шишкине. На её страницах читатели знакомятся с современниками великого русского художника. Созданию повести предшествовала большая и кропотливая подготовка, сбор документального материала. Писатель дважды побывал на родине Ивана Шишкина, много времени отдал труду в научном архиве Академии художеств, занимался в Вятке и Казани.
У читателей Волгоградской ОУНБ им. М . Горького есть прекрасная возможность познакомиться с замечательной повестью «Сосны, освещённые солнцем».
А так же у них есть и не менее прекрасная возможность узнать максимум информации о величайшем Иване Шишкине из книги Льва Михайловича Анисова «Шишкин» из серии «Жизнь замечательных людей».К слову, писатель-историк Анисов в этой серии выпустил и другие отличные книги, например, «Третьяков», «Александр Иванов». Книга же «Шишкин», первое издание, увидела свет ещё в 1991 году. Как говорил сам автор, «это было время, когда русская реалистическая живопись находилась в некотором загоне. Часто можно приходилось слышать: "Ну что такое Шишкин? Можно точно так же сфотографировать". И это вольно или невольно откладывалось в сознании людей, создавалось впечатление, что художник-реалист, это бездушный автомат. Но это далеко и далеко не так, и чтобы ответить объективно, аргументированно на такого рода высказывания, я, наверное, и решил получше узнать жизнь Ивана Ивановича. Для этого не раз ездил в Елабугу, где Шишкин родился и вырос».
В результате, прибавим мы, автору удалось найти и использовать множество ранее неизвестных биографических материалов и архивных сведений о художнике, проследить маршруты его путешествий по стране.
«Год выпал тяжёлый. Настолько тяжёлый, что и сказать трудно. В марте умерла Евгения Александровна, "милая Женька", оставив Шишкина с двумя детьми – дочерью Лидией и сыном Константином (тот тоже вскоре умрёт).
14 марта 1874 года И. Н. Крамской напишет К. А. Савицкому: "Е. А. Шишкина приказала долго жить. Умерла в прошлую среду, в ночь на четверг с 5 на 6 марта. В субботу мы её провожали. Скоро. Скорее, чем я думал. Но ведь это ожидаемое".
Возвратясь с кладбища, Иван Иванович был сам не свой. Не находил места, не слышал, что говорят близкие. Поглядывал отрешенно в угол комнаты, и, переживая случившееся, думал о том, как несправедлива жизнь. Несправедлива, ибо нельзя, невозможно такое – отнимать у человека ближнего. Было не по себе.
Боль утраты душила его. Утешения искал в вине. Опьянев, становился злым. Не знал удержу. Ходил на кладбище. Меж оград, по скользкой дороге добирался до могилы. Мало кто видел его плачущим. Но здесь он не сдерживал себя. Жену любил страстно.
Резок был со всеми. Накричал как-то на Шпеера – экспонента выставки, высказав, что только тем такие и занимаются, что шляются и даром пользуются льготами.
В печати принялись чернить В. Верещагина. Обвиняли в отсутствии патриотизма, глумлении над армией, её победами. В. Верещагин выставил свои картины, изображающие эпизоды Хивинского похода, в доме министерства внутренних дел. Дотравили до того, что художник сжёг три работы, будучи в сильном гневе.
Через несколько дней газеты опубликовали заявление В. Верещагина. Он отказывался от звания профессора Академии художеств. Написал заявление в запале, но Тютрюмов, бывший сотоварищ по Академии, через те же газеты по-своему истолковал поступок В. В. Верещагина и объявил, что получать звание профессора художнику стыдно потому, что-де не он один писал свои картины, и упомянул немецких художников, труд которых якобы использовал В. В. Верещагин.
Мюнхенское художественное товарищество прислало официальный протест.
Крамской, Мясоедов, Ге, Шишкин и другие напечатали заявление в защиту В. В. Верещагина.
Подписав письмо, Иван Иванович замкнулся. Тёща переехала к нему и не говорила ни слова.
Приходили друзья юности. Сочувствовали. За стаканом вина вспоминали прошлое. Встречи напоминали скорее попойки. Доходило до ссор.
И. Н. Крамского Иван Иванович сторонился. Даже чурался. Впрочем, и у Крамского настроение было не из весёлых. Мучило сознание, что Товарищество оканчивает жизнь свою, так и не высказав главного.
"Ге погиб, оба Клодта так и останутся маленькими. Савицкий – проблема, и большая проблема, Куинджи плохо знает натуру, – думалось Ивану Николаевичу. – На кого же положиться? Из новых лишь одно имя достойно упоминания – Виктор Михайлович Васнецов". А из старых? Неужто нет никого? А Шишкин? Разве только что он. Но и он не работает. И трогать его теперь невозможно. Ждать надо.
* * *
Среди знакомых, приходивших к Шишкину посидеть за рюмкой, в основном были неудавшиеся художники. Спившиеся, опустившиеся или просто не нашедшие себе места в жизни.
За рюмкой бранили синодальное управление, ибо с его ведома закрывались церкви и сокращались приходы, что возбуждало в народе ропот и недовольство.
– Немцы знают, что делать в России, Ц говорил кто-нибудь из давних приятелей Ивана Ивановича. – Иноверцам облегчают свободное удовлетворение духовных потребностей, заводят для них церкви и мечети, да в каких количествах, а народ русский лишают храмов, отцами и дедами созданных. А религия... без религии и нас, русских, не станет.
– Вот здесь ты прав, – соглашался Шишкин. – Прав, сто раз прав.
– А как же? Без веры народ - ничто.
– И то тебе скажу, Костя Савицкий письмо прислал, из Парижа, – говорил Иван Иванович, – пишет, не художничество и не художники у них там на выставках, а торгаши. Всякий норовит поразить внешним шиком, блеснуть абы чем, а всё потому, что без веры живут. А кто без веры, у того, известное дело, нахальство на первом месте. Коммерсанты тон у них задают. Доживём, и у нас то же будет.
– Одна ты у нас гордость, Иван Иванович. Художник ты первостатейный.
– Не льсти. Надо – пей. Но не льсти. Не терплю...
На лето с детьми и Романом Васильевым Иван Иванович выехал на дачу в Старо-Сиверское. Места нетронутые, дикие. Жизнь деревенская. Но и там не работалось. И там искал приятелей, и они находились. За лето ни разу не взялся за краски. Лишь несколько раз выбирался в лес с фотоаппаратом, учился фотографировать.
"Иван Иванович живёт верстах в трёх и какой-то стал шероховатый, окружён своей прежней компанией, занят фотографией, учится, снимает, а этюда и картины ни одной, – писал одному из своих знакомых И. Н. Крамской. – Не знаю, что будет дальше, а теперь пока не особенно весело. Впрочем, это натура крепкая; быть может, ничего".
...Приходил очередной гость, и опять доставалось вино. Поминали Евгению Александровну, Володю, Ивана Васильевича, Федора Александровича, зажигали лампу. Пили здоровье его высочества наследника Николая Александровича, родившегося 6 мая 1874 года. Пили за Верещагина...
– Сатана, сатана в России, – говорил гость, прикуривая от лампы. – Намедни читал в газетах сенатский процесс о девяти преступниках. Девять, слышь, Иван Иванович, девять их. Гамов, Сидорацкий, Циммерман, Ободовская... Дальше не помню. Россию задумали переделать. А на чей лад? Кто её переделывает-то? Кому мы не по нутру? А вот ты кумекай. Откуда они, эти революционеры, и на чьи деньги дела свои творят? Вот где корень-то.
Бывали дни, Иван Иванович хотел одиночества. Сказывалась привычка работать. Направлялся в лес. Бродил, вздыхал. Приглядывался к местам.
Раз-другой брался за карандаш и на какое-то время забывался. (Позже скажет: "Я считаю летние этюды и рисунки настолько обязательными для всех, что только болезнь разве может служить оправданием в отсутствии летних работ".)
Частенько, задумавшись, уходил в такие дебри, что с трудом находил дорогу обратно...»
14 марта 1874 года И. Н. Крамской напишет К. А. Савицкому: "Е. А. Шишкина приказала долго жить. Умерла в прошлую среду, в ночь на четверг с 5 на 6 марта. В субботу мы её провожали. Скоро. Скорее, чем я думал. Но ведь это ожидаемое".
Возвратясь с кладбища, Иван Иванович был сам не свой. Не находил места, не слышал, что говорят близкие. Поглядывал отрешенно в угол комнаты, и, переживая случившееся, думал о том, как несправедлива жизнь. Несправедлива, ибо нельзя, невозможно такое – отнимать у человека ближнего. Было не по себе.
Боль утраты душила его. Утешения искал в вине. Опьянев, становился злым. Не знал удержу. Ходил на кладбище. Меж оград, по скользкой дороге добирался до могилы. Мало кто видел его плачущим. Но здесь он не сдерживал себя. Жену любил страстно.
Резок был со всеми. Накричал как-то на Шпеера – экспонента выставки, высказав, что только тем такие и занимаются, что шляются и даром пользуются льготами.
В печати принялись чернить В. Верещагина. Обвиняли в отсутствии патриотизма, глумлении над армией, её победами. В. Верещагин выставил свои картины, изображающие эпизоды Хивинского похода, в доме министерства внутренних дел. Дотравили до того, что художник сжёг три работы, будучи в сильном гневе.
Через несколько дней газеты опубликовали заявление В. Верещагина. Он отказывался от звания профессора Академии художеств. Написал заявление в запале, но Тютрюмов, бывший сотоварищ по Академии, через те же газеты по-своему истолковал поступок В. В. Верещагина и объявил, что получать звание профессора художнику стыдно потому, что-де не он один писал свои картины, и упомянул немецких художников, труд которых якобы использовал В. В. Верещагин.
Мюнхенское художественное товарищество прислало официальный протест.
Крамской, Мясоедов, Ге, Шишкин и другие напечатали заявление в защиту В. В. Верещагина.
Подписав письмо, Иван Иванович замкнулся. Тёща переехала к нему и не говорила ни слова.
Приходили друзья юности. Сочувствовали. За стаканом вина вспоминали прошлое. Встречи напоминали скорее попойки. Доходило до ссор.
И. Н. Крамского Иван Иванович сторонился. Даже чурался. Впрочем, и у Крамского настроение было не из весёлых. Мучило сознание, что Товарищество оканчивает жизнь свою, так и не высказав главного.
"Ге погиб, оба Клодта так и останутся маленькими. Савицкий – проблема, и большая проблема, Куинджи плохо знает натуру, – думалось Ивану Николаевичу. – На кого же положиться? Из новых лишь одно имя достойно упоминания – Виктор Михайлович Васнецов". А из старых? Неужто нет никого? А Шишкин? Разве только что он. Но и он не работает. И трогать его теперь невозможно. Ждать надо.
* * *
Среди знакомых, приходивших к Шишкину посидеть за рюмкой, в основном были неудавшиеся художники. Спившиеся, опустившиеся или просто не нашедшие себе места в жизни.
За рюмкой бранили синодальное управление, ибо с его ведома закрывались церкви и сокращались приходы, что возбуждало в народе ропот и недовольство.
– Немцы знают, что делать в России, Ц говорил кто-нибудь из давних приятелей Ивана Ивановича. – Иноверцам облегчают свободное удовлетворение духовных потребностей, заводят для них церкви и мечети, да в каких количествах, а народ русский лишают храмов, отцами и дедами созданных. А религия... без религии и нас, русских, не станет.
– Вот здесь ты прав, – соглашался Шишкин. – Прав, сто раз прав.
– А как же? Без веры народ - ничто.
– И то тебе скажу, Костя Савицкий письмо прислал, из Парижа, – говорил Иван Иванович, – пишет, не художничество и не художники у них там на выставках, а торгаши. Всякий норовит поразить внешним шиком, блеснуть абы чем, а всё потому, что без веры живут. А кто без веры, у того, известное дело, нахальство на первом месте. Коммерсанты тон у них задают. Доживём, и у нас то же будет.
– Одна ты у нас гордость, Иван Иванович. Художник ты первостатейный.
– Не льсти. Надо – пей. Но не льсти. Не терплю...
На лето с детьми и Романом Васильевым Иван Иванович выехал на дачу в Старо-Сиверское. Места нетронутые, дикие. Жизнь деревенская. Но и там не работалось. И там искал приятелей, и они находились. За лето ни разу не взялся за краски. Лишь несколько раз выбирался в лес с фотоаппаратом, учился фотографировать.
"Иван Иванович живёт верстах в трёх и какой-то стал шероховатый, окружён своей прежней компанией, занят фотографией, учится, снимает, а этюда и картины ни одной, – писал одному из своих знакомых И. Н. Крамской. – Не знаю, что будет дальше, а теперь пока не особенно весело. Впрочем, это натура крепкая; быть может, ничего".
...Приходил очередной гость, и опять доставалось вино. Поминали Евгению Александровну, Володю, Ивана Васильевича, Федора Александровича, зажигали лампу. Пили здоровье его высочества наследника Николая Александровича, родившегося 6 мая 1874 года. Пили за Верещагина...
– Сатана, сатана в России, – говорил гость, прикуривая от лампы. – Намедни читал в газетах сенатский процесс о девяти преступниках. Девять, слышь, Иван Иванович, девять их. Гамов, Сидорацкий, Циммерман, Ободовская... Дальше не помню. Россию задумали переделать. А на чей лад? Кто её переделывает-то? Кому мы не по нутру? А вот ты кумекай. Откуда они, эти революционеры, и на чьи деньги дела свои творят? Вот где корень-то.
Бывали дни, Иван Иванович хотел одиночества. Сказывалась привычка работать. Направлялся в лес. Бродил, вздыхал. Приглядывался к местам.
Раз-другой брался за карандаш и на какое-то время забывался. (Позже скажет: "Я считаю летние этюды и рисунки настолько обязательными для всех, что только болезнь разве может служить оправданием в отсутствии летних работ".)
Частенько, задумавшись, уходил в такие дебри, что с трудом находил дорогу обратно...»
(Лев Анисов, «Шишкин»)
При подготовке использованы издания, которые всегда можно найти в Волгоградской ОУНБ им. М. Горького.
Кудинов И. П. Сосны, освещенные солнцем : повесть о художнике Шишкине / И. П. Кудинов. – Барнаул, 1973. – 143 с. : ил.
Анисов Л. М. Шишкин / Л. Анисов. – Москва, 2007. – 292, [4] с., [8] л. портр., [8] л. цв. ил. – (Жизнь замечательных людей. Серия биографий ; вып. 1243 (1043)) .
При подготовке использованы издания, которые всегда можно найти в Волгоградской ОУНБ им. М. Горького.
Кудинов И. П. Сосны, освещенные солнцем : повесть о художнике Шишкине / И. П. Кудинов. – Барнаул, 1973. – 143 с. : ил.
Анисов Л. М. Шишкин / Л. Анисов. – Москва, 2007. – 292, [4] с., [8] л. портр., [8] л. цв. ил. – (Жизнь замечательных людей. Серия биографий ; вып. 1243 (1043)) .
Комментарии:
|
Чтобы отправить комментарий Зарегистрируйтесь или Авторизируйтесь |
